Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

И тотчас, не давая опомниться, Аврам начинал знакомить ошеломленного гостя с нашей семейкой. Как у всякого экскурсовода, у него была своя система. Он начинал с фотографий, стоящих на комоде:

— Это мои дочери. Все писаные красавицы. Все замужем. У нас в роду старых дев не бывает. Их брали в чем стоят. Поэтому я никогда не волновался о приданом. И женихи, все как один, еще боялись, что в последний миг невеста может передумать. Такой у них характер — все в мать. Десять лет подряд от женихов у меня в доме двери не закрывались. Я им твердил: «Даже из самой сладкой любви компота не сваришь». Но они слетались как мухи на мед. Да, моим дочерям было из чего выбрать. Все вышли по любви, а может по прихоти. Черт их душу знает. Женщина всегда беременна желанием, оно распирает ее изнутри, как плод. И уж если что задумала, то так или иначе, но исхитрится и сделает по-своему. За примером далеко ходить не надо. Возьмите мою жену. Сколько раз просил у нее сына. Но, бывало, не успею оглянуться, снова дочка. Помню, рвал и метал. Но всё как об стенку горох. А вот и зятья. Этот — военный, Лев, подарил мне одну внучку и — баста. На сына пороху не хватило. Другой — Карл, лектор общества «Знание». Так занят наукой, что до детей дело не дошло. Третий — Ионас, лучший портной в городе, сын и дочка. А у этого — Бенчика, не душа, а бриллиант, что, поверьте, дороже любой хлебной профессии — двое сыновей. Как видите, зятья мои не особые красавцы. Но мужчине с лица воду не пить. Слава Б-гу, не сидят у меня на шее. И на том спасибо. Мы все живем в одном городе. Ведь с детей нельзя спускать глаз в любом возрасте. Хотя, что скрывать? Часто приходится делать вид, что ты слепой. Так уж водится: родители учат детей разговаривать, а дети учат родителей молчать.

Затем Аврам, углубляясь в даль времен, устремлялся к корням генеалогического древа рода Шошаны.

— Видите ли, — начинал он, — моя жена, не в пример мне, простая женщина из деревни Малые Броды, неподалеку от Голяков. Что такое брод вы знаете. Это место, куда ты можешь поставить ногу и не утонуть! Хотите верьте, хотите нет — летом после хорошего ливня в Малых Бродах люди не выходили из дома по несколько дней даже по нужде. Все терпели. Спрашивается, почему? — Аврам лукаво смотрел на гостя, — и, не дожидаясь ответа, торжествующе хлопал ладонью по столу. — Потому что земля такая! Чистый чернозем! Козы и телята стояли сутками в грязи как вкопанные. Дорогу развозило так, что телеги вязли по ступицу. А лужи! Они никогда не высыхали! Утки и гуси плескались в них как в пруду с весны до осени. Не то, что здесь. Через час после ливня курице негде напиться. — Он пренебрежительно кивал в сторону окна, где простирался крохотный клочок нещедрой литовской земли, засаженной кустами крыжовника и красной смородины. — Тут они называют это ягодой, — горестно восклицал Аврам. — Вы бы видели, какие в Голяках ягоды! С кулак! А какие сады! Люди летом боялись проходить под деревом!

Иногда дед мне заговорщицки подмигивал. Мол, не пропусти момент как этот йолд сейчас проглотит очередной локш (лапшу), что в переводе с нашего домашнего языка на общепринятый означало — сейчас я этого простофилю опять поймаю на удочку.

Но все это были цветочки. Главное начиналось после первой рюмки. Тут уж деду не было удержу. Он начисто терял врожденное еврейское чувство самосохранения.

— Моя жена — урожденная Шафран. Вы знаете, откуда взялась эта фамилия? — Аврам на миг замирал, а потом горестно качал головой. — Ее прадеда зашибло яблоком. — И он сочувственно кивал в сторону жены. — По дурости примостился под шафраном. Мой покойный тесть говорил, что ствол был в два обхвата. Целовался с деревенской девкой. То ли Гапкой, то ли Христей. Разве в такую минуту мужчина может думать об опасности? И вдруг… — Дед округлял сияющие небесно-голубые глаза. — Бах! Нет! Не наповал. Но всю охоту к этому делу отбило. А возьмите, к примеру, мою покойную тещу. Ее папашу звали Меир-Галоша. Он жил в Больших Бродах, а невеста была из Малых. И вот приехал летом свататься. Часы на цепочке, сапоги с галошами — все как положено. А тут ливень!

Аврам бросал пронзительный взгляд на Шошану, которая обычно сидела молча, с безучастным лицом. Домашние, знали об ее исключительной способности дремать с полуоткрытыми глазами. На посторонних же она производила впечатление глубоко задумавшегося человека.

— Шошана, слышишь?! Я рассказываю, как твой дед потерял у вас в Малых Бродах галоши. — Он дергал бабушку за руку и она, вздрогнув, роняла на пол какой-нибудь предмет, отчего Аврам приходил в неописуемый восторг.

— Арунас! Как ты думаешь, почему Б-г дал человеку два уха и только один рот? — глубокомысленно бросала бабушка в пространство и снова замирала в позе балагулы, приставленного к старой, едва перебирающей ногами кляче.

Но наступал миг, когда, очнувшись от дремы, говорила с притворной лаской:

— Арунас! Пусть человек отдохнет от тебя, пусть девочка нам сыграет на кардионе.

При этом она бросала в сторону деда сверкающие грозные взгляды. И это был верный признак того, что едва за гостем закроется дверь, как тотчас Шошана прошипит:

— Аврум! Ду мит зайнэ мажутис лижувис ты зробишь гройсе цурес (ты своим маленьким языком сделаешь большое горе). — В минуты гнева Шошана смешивала в своей речи все знакомые ей языки.

Она видела, как я, сгорая от нетерпения, ерзаю на стуле. И, тем не менее, неспеша доставала из шкафа подаренный младшим из зятьев неземной красоты трофейный немецкий аккордеон с перламутровыми клавишами, тщательно осматривала его, смахивала невидимые пылинки и лишь после этого торжественно вручала его мне. Как и Аврам, в детстве я любила гостей до беспамятства. Строго говоря, мы с дедом были конкурентами — в обоих бушевал негасимый всепожирающий огонь тщеславия. Но там, где Аврам пытался всучить гостю свои бесконечные истории про Броды, я брала громкостью звука и репертуаром. Взгромоздив аккордеон на острые худые коленки, я растягивала его до отказа, пробегала пальцами по сверкающим клавишам. Затем, заносчиво вздернув подбородок, гордо объявляла:

— Сейчас перед вами выступит известная артистка Вероника Донова.

Насчет известной артистки была наглая ложь. Но все остальное — чистая правда. Я — родная внучка Аврама и Шошаны — носила русскую фамилию. И в метрике черным по белому было записано «русская». Правда, в графе отец стоял жирный прочерк. Зато в графе «мать» красовались парадные имя и фамилия Шошаны — Сусанна Голь. Но эта нелепость в нашей семье никого не смущала. Имена теток тоже не совпадали с парадно-паспортными. Все эти превращения были плодом фантазии и изобретательности деда. Однажды укоротив свою фамилию Гольдин на один слог, он уже не мог остановиться.