Константин Арбенин - Дон Гуан, как зеркало мировой революции

147. Я всегда искал половину, а находи только четверть.

148. Сновидение. Завтрак перед моей казнью. В окно столовой я вижу дом, с крыши которого меня должны столкнуть согласно приговору. Казни можно еще избежать – отказаться от кое-каких убеждений. Но отказываться не хочется, никак не хочется! Я ем творог с изюмом и думаю о том, что прав в этой ситуации я, и, стало быть, на моей стороне справедливость. Рядом со мной за столом сидит Азриэль. «У меня еще есть один шанс, – говорю я ему, – ведь должен же победить здравый смысл!» – «Брось, – мой мрачный демон. – В здравый смысл верят только сумасшедшие.»

149. Накануне в мою камеру прилетели почтовые голуби. «Прививок от оспы больше не делают, – сообщили они, – болезнь побеждена…» Жаль, в твоем следующем воплощении одной маленькой прелестью на теле будет меньше.

150. Как только Люцифер договорил, в зал вошел лакей и доложил, что кушать подано. Обед был более чем скромен. Саваофу принесли виноградную гроздь, Люциферу – чашку бульона, мне же – малинового цвета пудинг и бокал пунцового вина. Я попробовал кусочек пудинга, запил вином – и почувствовал себя слабым и бесполезным. Божественные близнецы помахали мне ручками, и я стал засыпать, тяжелеть, приземляться… Кто-то из них шептал: «Различи… Отыщи… Десять…» Дальше пошли сновидения.

151. Что дала мне любовь? За какие-то два года превратила из революционера в стряпчего. Я отстал умственно и не преуспел нравственно. Мой и без того куцый род окончательно загнивает. То, что из себя прежнего я приберег на черный день, ужасно обижает тебя в дни светлые. Так чему же я так улыбаюсь, когда иду по улице и думаю о нас?

152. Трагедия Сократа в том, что он слишком сильно любил Ксантиппу.

153. Нет ничего необходимого. В принципе, в этом мире без всего можно обойтись. И если любовь – лишь страх пустоты, то стоит ли жить страхом?

154. Я не устал – просто вырос из собственного я. С каждым вдохом я заглатываю все меньше и меньше воздуха. Когда я передвигаюсь в пространстве, из меня высыпаются остатки неосуществленных замыслов. Я передумал столько, что мыслю исключительно цитатами из себя. Вечера мине приходится туго пеленать и складывать в бак с грязным бельем. По утрам я открываю холодильник, будто Америку, и мой холостяцкий омлет похож на карту черного полушария. Время меня не усыновило.

155. Человек должен умирать, чтобы не наскучить самому себе. Интерес к себе самому – это и есть стимул жизни, господа заседатели. Потеряв любовь единственной из женщин, утратив любовь к Богу и его божественной истине, я все еще имею силы жить, потому что я все еще люблю себя. Увы, с каждым днем все меньше и меньше… Нарцисс погиб от того, что разлюбил свое отражение.

156. Говорят, они умеют любить на расстоянии и сквозь годы. Говорят, их союзы постоянны, а чувства взаимны. Говорят, их не берут никакие великие болезни. Говорят, что первые из них вышли из каких-то летних лагерей и теперь рассеялись по всему миру. Говорят, что многие из них хранят в своих домах портреты Дона Гуана, на которых – сперва по недоразумению, а потом по традиции – изображен Христофор Колумб. Если это те, о ком я думаю, – я ставлю им зачет.

157. Мне не удержать этот дар. Его слишком много, он мелок и рассыпчат, как бисер; я наполняю им все, все пустое, я добавляю веса суете и невесомости, я распихиваю его по всем карманам, прорехам и просчетам, но он исчезает между пальцами – бисеринка за бисеринкой, – высыпается из щелей, закатывается под кровать, под письменный стол, под тебя, попадает под ноги посторонним, его находят чужие, хранят, коллекционируют по частичкам, перекатывают по собственной пустоте, меняют на другой цвет и размер; и всю эту необъятную горсть уже не восстановить в прежнем виде. Мне не удержать, не выдержать, не удержаться…

158. И Он спросил меня: «А ты страдаешь?» – «Я – нет. Но мир во мне страдает.»

159. Когда он понял, что остался один, он остался совсем один. Он решил дойти в своем гордом одиночестве до максимума. Стал одинаково холодно относиться к друзьям и врагам, победил свою привязанность, предал своих богов. Потом убил бога в Себе. А потом уничтожил и свое второе я – и тогда его бесконечный мысленный диалог с самим собою превратился в монолог. Спустя еще некоторое время он заметил, что стал думать о себе в третьем лице. Он больше не употреблял слово "я". Он говорил о себе: он… он… он…

160. Я покидаю твой дом ранним-ранним утром. Еще один небольшой антракт в вечности. Можно отправиться к себе, выпить чашку кофе, выспаться, закончить роман, сходить в парикмахерскую… Вечность никуда не убежит; когда-нибудь мы наполним её нашими жизнями до краев – вот так же, как сегодня ночью наполнили нашей любовью действительность. Зачем? – Чтобы понять друг друга, оставаясь самими собой. Думая об этом, я удивляюсь неожиданной простоте замысла и успеваю мысленно дописать последний абзац своей бесконечной книги.

161. Любая война – это война эгоизмов. Любой мир – мир одиночеств. Любовь – перемирие одиночеств в войне эгоизмов.

Санкт-Петербург, апрель 1998.

The end.