Хьюберт Селби - Реквием по мечте

Затем они снова развеселились, слушая песню дальше, и веселились и глумились от души, да, теперь ты верно говоришь, чувак, мне нужен кто-то, чтобы продолжать и кончать. Ееее, сделай это со мной, детка, ах хааааа. Люси искоса посмотрела на Фреда, не смотри на меня, малыш, лучше беги к своей мамочке. Все дружно рассмеялись. 000000, она та еще штучка. Фред хохотнул так громко, как мог, но все равно не услышал себя. Он попытался посмотреть на Люси, но не смог поднять голову, экономя энергию для затяжки сигаретой. Песня продолжалась, и они слушали, внимая каждому слову, прокручивая его в голове. Гарри сунул в рот новую сигарету и потянулся за сигаретой Тайрона, чтобы прикурить от нее, однако Тайрон отвернулся и бросил ему коробок спичек. Гарри посмотрел на них, затем медленно поднял их и углубился в процесс вытаскивания спички из коробка, поджигания ее, поднимания ее на нужную высоту и опускания головы, насколько необходимо, а затем в процесс самого прикуривания. Оу, йее, возьми все, киса, только не трахай мне мозг. Ох, какая приятная ком-па-ния. Эй, братан, спой-ка снова. Зачем? Чьей это ты кровушки захотел? Да мне насрать, бля, лишь бы это была не моя кровь. Братан, единственное место, где я хочу видеть свою кровь, это мой баян, когда я беру контроль, как раз перед тем, как загнать дерьмо назад в вену. Черт, у тебя в голове одна извилина, чувак. Ага, и еще несколько на обеих руках. Смешки и хохотки становились все громче, превращаясь в смех, когда они кивали в такт музыке, периодически затягиваясь сигаретой, глядя на скучный серый бетонный пол, на котором они сидели, не замечая его, поглощенные только своими чувствами, и чувствовали себя просто прекрасно. Последние ноты все еще звучали у них в головах, когда началась следующая песня. Эй, врубаешься, чего они играют? Черт, я не слышал этого с тех пор, как начал вмазываться. Господи, таких старых пластинок просто не бывает, перец. Мэрион уютно прислонилась к плечу Гарри, ее глаза и лицо освещала улыбка. Помнишь, как мы тогда того кота? Ага… В голосе было столько ностальгии, что можно было почти видеть, как воспоминания дрейфуют в голубом дыму, воспоминания не только о музыке, радости и юности, но, возможно, и о мечтах. Они слушали музыку, и каждый слышал что-то свое. Они чувствовали себя расслабленно и были частью музыки, частью друг друга, почти частью мира. И так еще одна ночь-карусель в Окружном морге Бронкса медленно уплывала навстречу новому дню.

Телефон зазвонил во второй раз, и Сара Голдфарб подалась к нему, не прекращая настраивать антенну телевизора, разрываясь между желанием узнать, кто звонит, и необходимостью избавиться от полос, время от времени искажающих картинку на экране, она снова вздохнула, собрала силы и, покосившись на телефон, звонивший снова и снова, стала наклоняться к нему, протянув одну руку к трубке, а кончиками пальцев другой продолжая потихоньку поворачивать антенну. Да иду я, иду. Не вешайте трубку, она устремилась к телефону, едва не упав на середине шестого звонка, и плюхнулась в кресло. Алло? Миссис Голдфарб? Да, это я. Голос был таким радостным, таким доброжелательным и полным энтузиазма, таким настоящим, что она повернулась к телевизору, решив, что голос исходит оттуда. Миссис Голдфарб, вас беспокоит Лайл Рассел из «Макдик Корпорейшн». Миссис Голдфарб, не желали бы вы поучаствовать в одной из наших самых интересных, самых позитивных про грамм? 0000, я? На телевидении? Она переводила взгляд с телевизора на телефон и обратно, пытаясь смотреть на оба предмета одновременно. Хаха, я так и думал, что вы согласитесь, миссис Голдфарб. Могу с уверенностью сказать, судя по теплоте в вашем голосе, что вы именно тот человек, который нам нужен для программы. Сара Голдфарб покраснела и моргнула: я никогда не думала, что когда-нибудь попаду на телевидение. Я просто… — хаха, я понимаю паши чувства, миссис Голдфарб. Поверьте, Я, как и вы, счастлив, что стал частицей этого фантастического мира. Я считаю себя очень счастливым человеком, потому что у меня ежедневно есть возможность помогать людям вроде вас, миссис Голдфарб, быть частью программинга, которым гордимся не только мы, но и вся телеиндустрия — нет, вся нация. Мать Гарри мяла воротничок блузки, чувствуя, как из груди выскакивает сердце, ее глаза блестели от возбуждения. О, я и мечтать нс могла… Голос Лайла Рассела стал серьезным. Очень серьезным. Миссис Голдфарб, вы знаете, о какой программе идет речь? Знаете? Нет… я… смотрю «Аякс» и не уверена… На телевидении??? Миссис Голдфарб, вы сейчас сидите? Если нет, сядьте немедленно, потому что, когда я скажу вам, о какой программе идет речь, у вас от радости закружится голова. Я села, уже села. Миссис Голдфарб, я говорю не о чем другом, как о… Он внезапно замолчал, и Сара еще сильнее вцепилась в воротничок своей блузки, широко раскрытыми глазами глядя на телефон и телевизор, не уверенная, откуда именно теперь пойдет голос. Когда он снова заговорил, его голос был глубоким, низким и чувственным: миссис Голдфарб, мы представляем телевикторины. 000000… Он выдержал драматическую паузу, пока Сара Голдфарб пыталась овладеть собой, ее дыхание перекрывало голоса из телевизора. Голос Лайла Рассела стал театрально-неотразимым: да, миссис Голдфарб, плюс кое-что еще, кое-что новенькое, шоу, которые будут в следующем сезоне; шоу, на которых захотят побывать миллионы американцев; те самые шоу, которые с нетерпением ждут миллионы — Я… я… на теле… О, я не могу… Да, миссис Голдфарб, именно вы. Я понимаю ваши чувства, вы думаете: почему именно я, в то время как многие миллионы зрителей отдали бы все, только бы попасть на эти шоу — О, я даже не могу пред… Что ж, миссис Голдфарб, я могу сказать, почему вам так повезло. Наверное, у Бога в сердце есть для вас особенное местечко. Сара Голдфарб упала в свое кресло, сжимая в одной руке телефонную трубку, а другой по-прежнему сжимая воротничок. Ее глаза навыкате. Ее рот открыт. Впервые на своей памяти она не осознавала присутствие телевизора. Всю необходимую информацию вы получите по почте, миссис Голдфарб. До свидания… И благослови вас Господь. Пип.

Ангельские лики плыли перед матерью Гарри, звучали псалмы, так успокаивающе… Гудки телефонной трубки в ее руке и взорвавшаяся на экране бутылка очистителя, превратившаяся в маленький торнадо, привели ее в чувство. Она вдохнула. Потом выдохнула. Телефон. Да. Телефонную трубку нужно повесить на место. Ахааааа. Брямс. Она промахнулась. С минуту она смотрела на телефон, затем опять сняла и правильно положила трубку. На телевидении. Боже мой, телевидение. Ой, что же мне надеть??? Что я должна буду надеть? Я должна буду появиться там в красивом платье. Наверное, пояс не подойдет, слишком жарко. Сара посмотрела на себя, потом в ужасе закатила глаза. Может, мне и придется попотеть, но пояс нужен обязательно. Может, мне сесть на диету? Я перестану есть. Я потеряю тридцать фунтов до того, как окажусь на ТВ. Тогда с поясом я буду выглядеть как Спринг Бойингтон… немного… вроде как… Прическа! Я попрошу Аду сделать мне прическу. А может, они мне ее сами сделают. Специально. О… надо было спросить… спросить кого? Как там его звали? Я вспомню, я вспомню. Само вспомнится. Он сказал, что все пришлют по почте. Я отлично выгляжу в красном платье с… Нет! Красный не очень хорошо смотрится в телевизоре. Как-то неправильно, размыто. Туфли и сумочка и серьги и ожерелье и шелковый платочек. ОООО! Сара кивала головой, хваталась за виски, вращала глазами, жестикулировала, хлопала в ладоши, потом внезапно останавливалась, садилась на минуту в кресло надо посмотреть в шкафу. Вот что я сделаю. Шкаф. Она утвердительно кивнула головой, вскочила из кресла и направилась в спальню, где начала перерывать содержимое шкафов, снимая платья с вешалок, примеряя их на себя, затем швыряя их на кровать; она ползала на коленях и локтях, исследуя самые отдаленные и темные уголки шкафов, находя давно забытые туфли и напевая что-то себе под нос, вытирала их от пыли, примеряла пару за парой, неуверенно покачиваясь в некоторых, так как ее распухшие ноги не влезали в модельную обувь. Потом позировала перед зеркалом, глядя на свои ноги в синих прожилках вен, обутые в золотые туфли. О, как же она любила свои золотые туфли! В конце концов она сдалась. Она надела красное платье. Я знаю, красное платье будет не очень хорошо смотреться В телевизоре, но мне нравится это платье… Я люблю красный. Она красовалась, глядя в зеркало через одно плечо… через другое плечо, поднимая и опуская подол, потом попыталась застегнуть молнию, но после десятиминутных усилий, пыхтений, сжиманий она сдалась, и осталась стоять перед зеркалом в расстегнутом платье: ей нравилось отражение, ведь она смотрела на себя из далекого-далекого прошлого, видя себя в прекрасном — красном платье и золотых туфлях, которые она надевала на бармицву Гарри… Сеймур тогда еще был жив… И даже не болен… А ее мальчик выглядел так мило в этих… Ах, все ушло. Ничего больше нет. Сеймур мертв, и ее — ах, я покажу Аде, как это выглядит. Она крепко придерживала незастёгнутую спинку платья и, дождавшись рекламной паузы, пошла к своей подружке Аде, которая жила по соседству. И где же праздник? Вечер-вечерок. Это как все праздники, вместе взятые. Когда я тебе расскажу, ты из окна выпрыгнешь. Надеюсь, из окна подвала. Они сели в гостиной, стратегически разместившись так, что каждая могла видеть и слышать телевизор во время обсуждения случившегося События, которое привело Сару Голдфарб сюда в красивом красном платье и золотых туфлях, их она надела в день, когда у ее Гарри, ее мальчика, была бармицва… события столь важного, что Сара не могла о таком даже мечтать, которое принесло ее в состояние такого шока, что она даже отказалась от халвы. Сара рассказала Аде о телефонном звонке и о приглашении на телевидение. Ее, Сару Голдфарб, покажут по телевизору. На мгновение Ада застыла (одним ухом уловив конец сцены сериала). Правда? Ты не шутишь? Да с какой стати мне над тобой шутить? Думаешь, я так оделась для супермаркета? Ада продолжала смотреть на нее (по музыке она поняла, что сцена закончилась. Инстинктивно она приготовилась, что сейчас будет реклама, даже до того, как звук телевизора стал громче, а изображение ярче.) Хочешь чаю? Она встала и пошла на кухню. Сара последовала за ней. Вода быстро закипела. Налив себе по стакану чая, они вернулись в гостиную как раз к концу рекламы, и снова расположились на своих стратегических позициях, глазами и ушами внимая происходящему на экране телевизора и одновременно обсуждая огромную важность грядущего события в жизни Сары Голдфарб — события столь поразительного масштаба и важности, что оно наполнило ее новой волей к жизни и стало воплощением мечты, что освещала ее дни и утешала одинокими ночами.