Франтишек Кубка - Избранное

Потом полки молились. Восточно-готский, западно-готский, уппландский и все остальные. Финны не молились. Наверное, они еще язычники, как лапландцы. Черт их знает! Но шотландцы и французы-гугеноты молились. Немцы пели. Господин Годицкий, должно быть, генерал или только полковник, покрикивал, сидя на коне, по-немецки, по-французски и по-шведски на сине-белый полк Штенбока, а господин Книпхаузен, старик, похожий на обомшелый камень, стоял, увязнув в распаханной земле, и не двигался с места.

Генералы и полковники, собравшись вместе за облетевшим кустарником, пили из жестяных кружек натощак, словно охотники, шумели, размахивали руками. Они указывали на туман против них, на северном склоне, и говорили, что солнце, которое взойдет над Лютценом, будет слепить противнику глаза.

— У Бернарда наиболее силен левый фланг, — объяснял генерал Банер, а потом добавил: — Наше счастье, что Паппенгейм {200} 200 Паппенгейм Генрих (1594—1632) — немецкий полководец, генерал в армии А. Валленштейна, был смертельно ранен в сражении под Лютценом. удрал.

Все это происходило в сумерках, под сенью тумана, густого, как солдатская гречневая каша, которую варили себе финны.

Лейбельфинг, паж из Нюрнберга, бледный и невыспавшийся, нес куда-то вымокшее знамя на белом древке. Оно было красного цвета, с надписью золотыми буквами: «Виктория». Это знамя сегодня ночью взяли у хорватов!

Иржи вскочил в седло. Никто не обращал на него внимания. Никто ему ничего не приказывал. Он не принадлежал ни к одному из кавалерийских полков, ни к пехоте, ни к артиллерии. Он поедет вместе с королем. Поедет за ним и вместе с ним пробьется к большаку и дальше. До самой виселицы на холмике и еще дальше. Когда войска Валленштейна будут удирать, их шеренги будут смяты и хорваты побросают сабли и пики, Иржи будет их бить, как бил валлонцев Вердуо на Белой горе. Тогда он докажет королю свою любовь, а пан из Годиц и молодой Жеротин, прекрасный и гордый Бартоломей, увидят, что он, Иржи, не какой-то там пфальцский писарь, что и он мог бы командовать кавалерийским эскадроном, даже целым полком или бригадой, как они. И он таки поведет эти войска за тридевять земель на Прагу и на Кромержиж. Ведь для того, кто уже объехал полсвета, от Лютцена до Праги — рукой подать.

У него легко на душе, потому что он тут один! А королеву, оставшуюся в Гааге, он просто позабудет. Она и не знает, что Иржи отправляется с Густавом Адольфом в поход на Прагу — завтра или уже сегодня. Как легко на сердце у Иржика, и ни к кому оно не привязано. Мориц — не его дитя! У Ячменька нет имения, нет золота, нет ничего! Одна только янтарная звезда. Даже лошаденка не его, а королевина.

Впереди в тумане что-то загрохотало.

Это Бернард Веймарский ударил по валленштейновским окопам.

Почему так долго не встает солнце? Неужели придется продираться сквозь туман? Где же король? И что тут вертится Франц Альбрехт {201} 201 Франц Альбрехт, герцог Саксен-Лауэнбургский (1598—1642) — немецкий наемный военачальник, служил в войсках Валленштейна, у шведов, саксонцев, затем вновь вступил в императорскую армию, потерпел поражение от Торстенсона и умер от ран. , саксонско-лауэнбургский герцог, которому король — это было уже давно — сгоряча отвесил пощечину? А на чьей стороне, собственно, Франц Альбрехт — императора или шведов? Сейчас он со шведами. Куда же подевался король? Спит еще? При нем ли Лейбельфинг, этот ребенок с глазами серны?

В лесу Шкёльтцинг, направо за ручьем стреляют из мушкета и ругаются по-хорватски! Снова заявились гранить!

И опять загремела канонада в стороне Бернарда, а Валленштейн отвечает. Мы будем друг в друга стрелять во тьме из легких и тяжелых орудий.

— Что ж вы удираете? Стой! Стой! Не стыдно вам, кирасиры? Чего вы боитесь, кирасиры? Вперед! Марш, марш! Барабанщики, бейте в барабаны! Трубачи, трубите!..

Грянули трубы и барабаны.

А вот и трубы благодатного лета:

«Трубы повсюду провозгласят радость в седьмой месяц на десятый день…»

Но сейчас не лето, сейчас поздняя осень, месяц одиннадцатый, день шестой, и орудия грохочут, а в тумане сверкают молнии. Пахнет серой, и прибывают раненые, показывая обрубки кровоточащих пальцев!

— Что я буду делать без пальцев? — кричит раненый из желтой бригады и бежит к ручью.

Впереди в тумане, в полном грязи котле много раненых. Наверняка там много и мертвых!

Но не бегут ни кирасиры, ни мушкетеры, и восточно-готская кавалерия стоит словно окаменелая. Только фыркают взмыленные кони и грызут удила. Слюна их падает на землю.

Такая битва должна иметь смысл. Кто-то ею руководит. Кто-то ею командует. Но где же тот, кто командует? Куда девался король?

А чего тут шляется Франц Альбрехт? Он рыщет там и сям, видно, разыскивает королевскую карету. А карета ночью отъехала в обоз, и короля тут нет.

Но ведь он должен тут быть, на правом фланге, как гласит его ordre de bataille, а за ним во второй линии генерал Булах, черт его знает, кто он такой, а дальше за ними шотландцы.

Снова крики и выстрелы.

— Хорваты затанцевали караколу, — кричит кто-то. — Но мы взяли восемь пушек!

В тот момент стало светло и показалось синее небо!

Но поле битвы покрывали клубы дыма. В дыму сверкали огоньки выстрелов. Громыхали орудия. Кто понимал, отличал валленштейновские полки от шведских, а кто не понимал, видел только равнину, по которой перекатывались кучки пехотинцев и носились кони. Кто не понимал, видел только ощетинившиеся копьями толпы, блеск сабель и облачка дыма с огненными ядрами посередине.

Вот он и двинулся, молчаливый, косматый, низкорослый финский полк, он посредине равнины возле дороги на Лютцен, и вот солдаты побежали и бегут, бегут вперед, не обращая внимания на разрывы пушечных ядер над головой, никто не оглядывается, не замечает, что много косматых лежит на земле и уже не встает.

Раздался голос господина Нильса Браге, генерала, приказывающего полковникам и капитанам бригад, синей и белой, чтобы они скомандовали начало штурма.

Земля задрожала.

— Марш, марш, марш! — визжали сигнальные трубы. Топот кавалькад заглушал грохот пушек.

Тут появился на белом коне в светлом мундире с обнаженной шпагой Густав Адольф.

— Полк Штенбока, марш, марш! — закричал он.

И карьером поскакал к проезжей дороге.

Возле рва он остановился. Там шведы полковника Штальгандске, что значит Стальная перчатка, бились с кирасирами Валленштейна. Король заметил Иржика, который прискакал за ним вслед, сам не зная, разрешено ему это или нет. Но нельзя же оставлять короля одного с его конюшим, с этим ребенком Лейбельфингом и герцогом Францем Альбрехтом!

— Полк Штенбока! — кричал король и зажмуривал глаза.

Полк Штенбока все еще стоял на месте… Нет, не стоял, а метался. Разрывы ядер напугали коней. Завеса дыма покрыла полк Штенбока.