Петр Лубенский - Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

Выходить за ним Александр детям не разрешал. Они только услышали, как откуда-то с улицы, хотя окна выходили во двор, долетело раскатистое «Ура-а!».

— Конституция! Конституция! — Несмотря на раннее время, разносчики либеральных газет размахивали еще пахнувшими типографской краской телеграммами-плакатами. На листах самым крупным и самым красивым шрифтом было набрано это магическое слово: «Конституция».

— Покупайте агентские телеграммы! Берите в редакциях бесплатно! Конституция-а!..

…Глава Украинской радикально-демократической партии Чикаленко отступил несколько шагов в глубь своей комнаты. Воздел руки кверху так, что опустились к локтям манжеты широких рукавов вышитой сорочки.

— Ласково прошу, добродии, в дом!

— Христос воскресе! — с такими словами переступили порог лидеры националистического движения Ефремов, Левицкий. — Вот и над нашим многострадальным краем засияла заря свободы!

Все начали лобызаться.

…Прокурора Киевской судебной палаты Лопухина телефонистка соединила с начальником губернского жандармского управления.

— Считаю своим долгом предложить вам освободить как можно больше привлеченных в последние дни к дознанию…

— Долгом перед кем, господин прокурор?

— Перед государем и перед потрясенной смутами Россией!

— Не совсем понимаю вас, господин прокурор. Не благоразумнее ли повременить? Смею заметить, даже мы еще не вполне восприняли содержание высочайшего манифеста, а как поведут себя смутьяны?..

…Перед университетом быстро росла толпа студентов и рабочих, лавочников и даже домохозяек. За толстыми красными колоннами портика, на возвышении уже собралась часть членов коалиционного комитета.

В это время рабочие Муза и Левицкий, разгоряченные событием, усаживали на дрожки Шлихтера, немало смущая его подчеркнутой, хотя и искренней заботливостью.

Вороной рысак быстро вынес экипаж на Бибиковский бульвар. Александр еле успевал разглядывать празднично оживленных людей.

— Стойте, братцы, стойте! — вдруг воскликнул он, схватив товарищей за плечи.

Те удивленно взглянули на него.

— Сейчас я вернусь, только забегу на телеграф! Увидев вывеску телеграфа, он решил открытым текстом уведомить о себе Евгению по одному из легальных адресов, где она могла бы находиться.

Из окошек выглядывали радостные лица телеграфных чиновников,

Кто-то узнал Шлихтера (наверное, видел на каком-то митинге) и громко возгласил;

— Приветствуем вас со свободой! Так хочется на улицу, к людям, да работа… Где и когда будут собрания?

— Прошу к университету!

А улица все более пьянела.

— Конституция! Победа! — слышалось отовсюду. Отовсюду, но не от всех.

— Покупайте экстренный выпуск «Киевлянина»! — кричит разносчик.

Группа студентов бросается к нему, скупает все, что у него в руках, и вот ненавистная черносотенная газета разорвана в мелкие клочья.

Размахивая красными флагами, политехники приближаются к университету.

Шлихтер на ходу старается заметить все — и выражение лиц, и возгласы, и действия. Что преобладает сию минуту в молодых людях — чувство победы?

Уже к самому университету подходят железнодорожники. Многие в форменной одежде, и это придает им особую организованность. Стройно звучит «Дубинушка». На легком ветру красиво реют знамена.

Стоя на дрожках, сразу же окруженный толпой, Александр громко восклицает:

— Товарищи железнодорожники! Товарищи рабочие! В единении наша сила!

Он говорит, охваченный таким знакомым, но всегда волнующим чувством единства с аудиторией. И острым встревоженным взглядом скользит по лицам, стараясь заглянуть глубже в глаза. От первых возгласов сразу же потеплело на душе.

— Доло-ой царя!

— Да здравствует демократическая республика!

— Ур-ра-а! — подхватили тысячи голосов, и в них утонули отдельные выкрики одобрения конституции.

— Братья! — вскочил на подножку дрожек молодой рабочий, один из близких друзей Шлихтера, Евгений Линкевич. — Долой ненавистное самодержавие!

Шлихтер хотел что-то сказать, но, уловив какое-то оживление, обернулся к университету. Несколько молодых людей срывало с балюстрады портрет Николая II.

Подбежал большевик Елагин.

— Ректор разрешил открыть парадный вход!

— Тогда объявим об этом с балкона, — Шлихтер решительно направился к ступеням, по которым уже поднимались привыкшие к этому зданию демонстранты.

Александр и Кржижановский вышли на балкон как раз в ту минуту, когда те же молодые люди срывали с него и бросали вниз царский вензель. Толпа на секунду затихла, и в этот момент Шлихтер провозгласил:

— Так пролетариат свергнет самодержавие, как низверг эту корону!

Площадь перед университетом всколыхнулась, взорвалась нескрываемым восторгом.

— Но первые минуты нашей революционной радости мы должны отдать памяти борцов, которые погибли за свободу!

Манифестанты в торжественной тишине начали опускаться на колени.

Александр, чуть повернув голову к Кржижановскому, тихо проговорил, незаметно кивнув в сторону коленопреклоненной массы людей:

— Боюсь, большинство из них думает все-таки не о начале, а о конце борьбы…

Глеб нахмурился:

— Пожалуй…

— Людей-то, людей… Тысяч десять будет. Они же все не уместятся в актовом зале. Будет вторая Ходынка, — сказал Линкевич.

— Перенесем митинг на Думскую площадь, — предложил Шлихтер.

— Все к думе… — подхватили молодые голоса. — К ду-у-у-ме!

И скоро в сквере против университета остался только черный бронзовый Николай I на высоком постаменте.

Когда манифестанты тронулись, Кржижановский, отдав связным распоряжение ускорить доставку оружия, присоединился к членам коалиционного комитета и оказался справа от Шлихтера.

— Запевайте? — вопросительно подмигнул ему Александр.

Глеб понял, какую песню хочет услышать его друг. Как-то, лет восемь назад, сидя в общей камере московской Бутырской тюрьмы, Кржижановский услышал от заключенных поляков великолепную мелодию — торжественную, маршевую и в то же время удивительно душевную. Тогда же он написал на нее русские слова…

— Запевайте, дорогой Глеб Максимилианович! — уже настойчиво проговорил Шлихтер, знавший толк в песнях. — «Варшавянка» — это тоже оружие!

Кржижановский выпрямился, вскинул черные крылья бровей, и над толпой вознесся его звучный голос:

Вихри враждебные веют над нами…

Сначала песню подхватили рядом. Тут же она прокатилась во все стороны:

Но мы подымем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело…

Еще не все знали «Варшавянку», но припев уже повторяли тысячи голосов:

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,