Петр Лубенский - Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

Тускло светил фонарь на перроне. Слегка пошатываясь и все чаще постукивая на стыках, вагоны ковельского поезда исчезли в темноте…

Вскорости Департамент полиции дал указание начальникам губернских жандармских управлений, охранных отделений, розыскных и пограничных пунктов: «…принять меры к розыску Шлихтера и в случае выявления его обыскать и арестовать и препроводить в распоряжение начальника Киевского губернского жандармского управления и телеграфировать об этом Департаменту».

Киевские товарищи дали хорошие адреса в Швейцарии. И Александр решил попытать счастья в Берне.

Почти полтора десятилетия не был он здесь — шутка сказать! Все пережитое навсегда отложилось в памяти и сейчас вызывало особенное волнение. Тревожила мысль: как придется встретиться с Лениным? Как оценит он самые последние события в России, в Киеве?

Но пока — на ту короткую улочку, где жила тогда румяная, добродушно-ворчливая фрау Валькер, у которой Александр и Евгения снимали маленькую проходную комнатенку…

Судьба распорядилась так, что в уютной квартирке фрау Валькер жила сейчас супружеская пара юных студентов-медиков, изгнанных из российских университетов. И Шлихтер увидел в них свою молодость. Они бегали на лекции, студенческие сходки, экскурсии — дома не сидели. При встречах рассказывали эмигрантские новости и однажды оставили в полное распоряжение Александра подшивку всех номеров женевского издания «Пролетарий».

А фрау Валькер не знала, как угодить своему давнему постояльцу.

— Извините, пожалуйста, я полистаю газеты… — Он уже нетерпеливо искал взглядом нужное, важное…

Вот, вот «Пролетарий» № 23…

«Буря разразилась… Эта рука, мановение которой произвело переворот в вопросе о Думе, есть рука российского пролетариата… И во главе этой многоязычной, многомиллионной рабочей армии встала скромная делегация союза железнодорожных служащих…»

«…Делегация железнодорожных рабочих не пожелала дожидаться «мещанской управы», Государственной думы… Делегация рабочих подготовила сначала критику делом — политическую стачку…» — пишет «Пролетарий».

«Высокая оценка наших усилий», — с радостью отметил Александр.

А вот № 24 газеты:

«В понедельник поздно вечером телеграф принес Европе весть о царском манифесте 17 октября… Уступка царя есть действительно величайшая победа революции. Царь далеко еще не капитулировал. Самодержавие вовсе еще не перестало существовать…»

— Чай или кофе? — словно издалека доносится бодрый голос хозяйки.

Шлихтер мимолетно улыбается: — Чай, чай… — И взгляд снова побежал по строкам трех широких газетных столбцов.

«День 17 октября останется в истории, как один из великих дней русской революции… Переговоры с восставшим народом, удаление войск, это — начало конца… Это показывает, что недовольство в войсках достигло поистине ужасающих размеров… В Киеве арестовывали отказавшихся стрелять солдат… Революция добьет врага и сотрет с лица земли трон кровавого царя, когда рабочие поднимутся еще раз и поведут за собой и крестьянство…»

25-й номер «Пролетария». Совсем свеженький — третьего ноября! Кто же автор передовицы «Приближение развязки»? Она редакционная, без подписи.

«…Одновременно с конституционным манифестом самодержавия начались самодержавные предупреждения конституции. Черные сотни заработали так, как не видывала еще Россия… Вести о побоищах, о погромах, о неслыханных зверствах так и сыплются из всех концов России… Стреляют из митральез (Одесса), выкалывают глаза (Киев)…»

«Да, именно так… И о победах так, и о погромах. — Александр ладонью нервно разгладил левую бровь. — И все-таки лучше бы я был там!»

А строки наплывают — динамические, емкие, выверенные. И уже почти нет сомнения, что написаны они Лениным.

«…Всероссийская политическая стачка превосходно исполнила свое дело, подвинув вперед восстание, нанеся страшные рапы царизму, сорвав гнусную комедию гнусной Государственной думы. Генеральная репетиция окончена… А ряды революционного войска все растут, силы закаляются в отдельных схватках, красное знамя поднимается над новой Россией все выше и выше».

Но когда, когда удастся поднять рабочих «еще раз»?! А крестьянство, хоть и бурлит вовсю, все же так и осталось само по себе. Дальше споров о роли крестьянства в революции, о связи его с рабочим классом в Киеве фактически не продвинулись…

Прикрыв ладонью глаза, Шлихтер так глубоко задумался, что фрау Валькер, войдя с чаем, не осмелилась больше тревожить его.

Утром в среде эмигрантов Шлихтер узнал, что Владимир Ильич Ленин в начале ноября уехал из Женевы в Россию. Самый безопасный путь домой — через Финляндию.

«Ну, что ж, — подумал он, утешая себя, — там-то мы уж наверняка свидимся!» — И, не мешкая, зашагал в сторону железнодорожного вокзала.

— Ну, как вы устроились? — невысокий мужчина с остроконечными усами, не ожидая приглашения, направился к Александру в глубь комнаты крестьянского домика в небольшом поселке Сауна-Лахти.

Уже вовсю царствовала белоснежная финская зима. Но вошедший был в осеннем пальто, без шарфа — виднелся белый стоячий воротничок рубашки. На круглом лице никакого румянца от холода.

Здесь, под Выборгом, Шлихтера почти никто не знал, и он сразу же догадался, вспомнив словесный портрет, нарисованный хозяином этого дома: товарищ Сирола, секретарь финской социал-демократической партии.

Но конспирация — непреложный закон подпольщика.

— Вас, видимо, интересует цена на пушнину? — ровным голосом по-немецки спросил Шлихтер.

— И это тоже, — улыбнулся приезжий и протянул теплую ладонь, которую Александр Григорьевич тут же крепко сжал обеими руками.

— Сирола Юрье Элиас.

— Снимайте пальто… Садитесь… Спасибо! Вы знаете, в последнее время я на своей родной Украине не чувствовал себя как дома, а здесь ваши товарищи создали мне просто-таки великолепные условия!

— Я рад. Не стесняйтесь, сообщите, если будет нужна наша помощь. Ведь мы братья по классу!

— Спасибо, товарищ… Юрье Элиас. Когда мы бастовали в Киеве, знали, что финский пролетариат поддержит русских.

— Да! — оживился Сирола. — Я в то время был редактором рабочей газеты. Мы печатали листовку, где были примерно такие слова: «Финляндский народ и особенно его рабочий класс заявляют, что присоединяются к титанической борьбе, начатой русскими братьями… Да здравствует революция!»

Сирола с готовностью откликался на расспросы Шлихтера и рассказал о демонстрациях и столкновениях с полицией в Гельсингфорсе, Таммерфорсе, Выборге, Або, Котке, Лахти…

— Наша забастовка стала всеобщей восемнадцатого октября.

— О, этот день — он всегда будет перед моими глазами! — воскликнул Александр.