Николай Лугинов - По велению Чингисхана

Верблюжья степь еще никогда не цвела с такой яростной силой, с такой первозданностью. Земля вволю напиталась талою влагой больших снегов – каждая степная низина выглядела озерцом, серебристая чешуя водных копытец посверкивала аж до самого стыка земли и неба. Такого еще не было – так думал Джамуха, – а если и было, то лишь в незабвенном детстве, когда жизнь казалась нескончаемой, пестротканой лентой, уходящей в синее небо. Или походные дымы застилали глаза? или последние земные дни так чисто промывают усталые от вида крови глаза? И тогда они видят пирующих на водной глади птиц, табуны гладких коней, отары тонкорунных овец, одиноко двигающихся верблюдов… Они видят, что за всем этим стоит человек, установивший порядок всему сущему в пространствах Верблюжьей степи.

«Он уже знает обо мне, поверженном… Уже многие, ненавидящие меня, забыли о пище и сне, вынашивая яд отмщения… – грузно сидя в седле, думал Джамуха. – Уже спорят: рубить ли мне голову или поставить себе на службу то, что имеется в этой голове… И сердце Тэмучина твердит ему одно, а рассудок – другое… Бросится ли он мне навстречу, понюхает ли мой глупый лоб? Нет, – ознобило Джамуху. – Нет, не подойдет… Скорее всего, уедет подальше и вернется, когда участь моя будет решена… И мы уже не поговорим, как в прошлом, ночь и две ночи, три… Сколько же мы в пути? Третий день?» Он хотел было сосчитать, но уже с вершины холма, куда кони вынесли кавалькаду, завиднелись сурты, груженые арбы, всадники и девятихвостое бунчужное знамя главной ставки… Жаркая волна озноба окатила сильное тело Джамухи. До его слуха долетали обрывки разговоров спутников, которые, словно желая досадить, рассуждали о различных наказаниях, каким он будет подвергнут.

За спиной дудел невидимый говорун:

– …Суд творят вот так: кто скрадет немного – тому за это семь палочных ударов, или семнадцать, или двадцать семь, или тридцать семь, или сорок семь, и дальше – больше, до трехсот семи… Ты столько выдержишь?

Было отвечено звонко:

– Я не краду. Никто в нашем роду не крал…

– Ух-се! Я же и не говорю, что ты вор. Просто от тех ударов многие помирают и не дергаются, не сучат ногами. А кто украдет коня, или вола, или овцу – того мечом рассекают надвое!..

«О ком это они? О сарацинах?» – не может не думать Джамуха, и не хочет думать о пустом.

…Встретили его со всеми почестями, как хана.

Внутри сурта, куда его сопроводили, горел огонь в каменном очаге, пахло вкусным варевом, горели жирники, освещая пространство. Удивляло еще и то, что никого из крупных чинов Тэмучина он еще не видел, перед глазами суетились лишь те, кто командует челядью да рассыльными. Никто не хотел объяснить, где большие тойоны, ссылаясь на свою ничтожность и неведение.

Ужинал Джамуха в одиночестве. Потом крепко спал на мягком войлоке сном сытого человека – тяжелым и вязким. А утром спросил старика, что командовал охраной:

– Скажи, почтенный: куда подевались мои турхаты?

– Мне этого не положено знать, Джамуха гур хан… – отвечал тот. – Не моего ума это дело.

И прошел еще день, и лишь к вечеру из степи показались с десяток верховых. Умудренный опытом Джамуха сразу определил, что это не свита великого хана, а джасабылы-распорядители по его душу. Так и оказалось: они посадили Джамуху на коня, окружили его плотным неразрываемым кольцом и, понукая коней криками и плетями, все поскакали на запад. После длительной скачки, обойдя походную ханскую ставку стороной, добрались до высокого и пологого склона сопки, где плотными рядами было построено несметное воинство, а перед ним на богатых подстилках сидели тойоны в остроконечных, украшенных павлиньими и фазаньими перьями шапках. Все они вскочили, когда подъехал Джамуха со своим суровым окружением.

Он поискал взглядом андая: так и есть – андая не видно. Его не будет в ставке – Джамуха отдан на расправу. Такова воля избранника небес – великого хана. Но почему же встали тойоны? Перед человеком, которому вот-вот усекут голову, вставать нет нужды… Что же происходит? Джамуха узнал Джэлмэ, Мухулая, Хубулая, Боорчу – как же давно они не виделись! Как изменились эти жалкие оборванцы, некогда заикающиеся от холода в своих рямках! А на каких жалких вислогубых клячонках спешили они по велению Тэмучина исполнить его поручения! Он не увидел заику Хорчу, подумал, что тот не вошел все же в тесный круг великих тойонов и прячется где-то в задних рядах, затерялся на этом склоне, сверкающем щитами и военными доспехами… Напрасно Джамуха верил слухам об удачах Хорчу. Эх, Хорчу! Ты хотел из пыли да в были?..

Джамуха видел, как тот самый молодой мэгэней, который принял и доставил его сюда, подошел к цапленогому Мухулаю, опустился на одно колено, рассказывая о сдаче Джамухи. Джасабылы, стоящие поодаль, громко повторяли его рассказ слово в слово, чтобы слышали все: малые и большие, старые и молодые, все должны были знать, как пишутся сказания новых времен, какова в них цена верности и предательству, победы и поражению…

Мухулай выслушал донесение и шагнул на открытое всем взорам место, отмахиваясь от людского гомона:

– Мы передали судьбы этих людей на рассмотрение Высшего суда. Послушайте решение Сиги-Кутука, главы этого суда!

Сиги-Кутук унял одышку, свел брови к переносице, устрашающе обвел глазами колышущееся море шлемов, шапок, головных повязок и пропел зычно и гортанно:

– Зна-а-а-ая… всюю-ю-ю-у-у…

Народ удивленно притих. А Сиги-Кутук рявкнул на этот народ:

– … подноготную этих людей! – он указал на турхатов Джамухи рукой, не поворачивая к ним головы, и на пальцах его радужно сверкнули драгоценные перстни, – …скажу вам! Они привели своего хана и сдали его мэгэнею Усунтаю со словами: «Мы сдаем вам кровного врага Чингисхана и просим у вас одного…» – Сиги-Кутук поднял вверх указательный палец, брови, даже шапка на его круглой голове, казалось, вздыбились от ужаса неслыханности того, о чем просили турхаты: «…примите в свои ряды, дайте и нам быть причастными к великим деяниям Чингисхана своими копьями и пальмами…» – указательный палец Верховного судьи повращался над его головой. Сам же судья свирепо дернул себя за ус и пожевал губами, как бы ища внезапно утерянные слова. – Нам известно, что сам Джамуха гур хан попросил за своих турхатов, говоря, что они лишь выполнили его волю! Но…

Яростный взгляд Сиги-Кутука метался с одного лица на другое, и обладателям этих лиц хотелось в ужасе спрятаться за плечи впереди стоящих.

– …Но обычаи и нравы наших великих предков гласят: турхаты, предавшие своего владыку, чью жизнь должны были хранить ценой своих ничтожных жизней, и клятву которому они давали, заслуживают смерти!