Форд Форд - Конец парада. Том 1. Каждому свое

Судя по опускающемуся месяцу и по тому, что петухи уже пропели свою летнюю предрассветную песнь — что за сентиментальность! — уже занималось воскресное утро, и время — около половины пятого. Титженс подсчитал, что для того, чтобы успеть в Дувр на паром, нужно уехать от Уоннопов в 5:15 во вторник утром и до станции добраться на машине… Что за невероятные вояжи на поезде через всю страну! За пять часов он и сорока миль не преодолеет.

Стало быть, у него есть еще сорок восемь часов и сорок пять минут! Пусть это и будет время отдыха! Прежде всего от самого себя — от своих правил, от соглашений с самим собой. От пристальных наблюдений, дотошных размышлений, от постоянной демонстрации окружающим их ошибок, от подавления эмоций… От всей той усталости, из-за которой он теперь терпеть себя не может… Он почувствовал, как расслабились руки и ноги.

Что ж, позади уже шесть с половиной часов. Их путешествие началось в десять, и Титженс, как и любой мужчина, наслаждался поездкой, несмотря на то что ему было безумно трудно удерживать неуправляемую повозку в равновесии, а Валентайн сидела за ним и обнимала свою подругу, которая испуганно вскрикивала при виде каждого дуба…

Если бы он о том задумался, то признал бы, что нелепый месяц, плывущий в небе над ними, совершенно его заворожил, как и аромат скошенной травы, как и пение соловьев, уже ставшее конечно же хриплым — в июне соловьиные голоса меняются, как и полет коростелей, летучих мышей, цапли, шум крыльев которой он дважды услышал над головой. Они проехали мимо иссиня-черных теней от снопов пшеницы, от высоких дубов с округлыми кронами, от солодосушилен, напоминавших то ли церковную колокольню, то ли дорожный указатель. Дорога серебрилась, ночь была теплой… И именно эта теплая, летняя ночь так на него подействовала… hat mir’s angetan, Das ist ein schweigsames Reiten … [29] …Меня в плен захватила, был тих и беззвучен мой путь ( нем .).

Тишина, разумеется, не была абсолютной! На обратном пути из дома священника, где они оставили лондонскую хулиганку, они говорили очень мало… В доме священника жили вполне приятные люди: сам он приходился мисс Уонноп дядей, а три его дочери тоже были весьма симпатичными, хоть и напрочь лишенными индивидуальности… Там их ждали удивительно хороший кусок говядины, вкуснейший сыр и немного виски, доказавшего, что священник — настоящий мужчина. Зажженные свечи. Мать семейства, которая с поистине материнской заботой увела «преступницу» вверх по лестнице… частый смех дочерей… Отправка в путь на час позже, чем планировали… Но это было совершенно не важно: перед ними была целая вечность, хорошая, сильная лошадь — а она и впрямь была хороша!

Сперва они перебросились парой фраз — обсудили то, что в Лондоне Герти не страшна полиция, то, с каким великодушием принял ее в свой дом священник. А ведь одна она на поезде и до Чаринг-Кросс не добралась бы…

А потом они стали подолгу молчать. Рядом с их фонарем пролетела летучая мышь.

— Какая огромная! — воскликнула мисс Уонноп. — Это Noctilux major …

— И где вы научились этой абсурдной латинской классификации? — спросил Титженс. — Разве это не phalaena …

— У Уайта, — ответила она. — В его «Естественной истории Сельбурна» — единственная книга по этой теме, которую я читала…

— Это последний английский писатель, что умел писать, — заметил Титженс.

— Он называет холмы «величественными и прекрасными возвышенностями», — проговорила она. — И где вы только научились такому ужасному латинскому произношению? Ведь это же Phal…i…i…na ! Рифмуется с «Дина», а не с «Елена»!

— Он называл холмы «грандиозными и прекрасными возвышенностями», а не «величественными и прекрасными», — поправил Титженс. — Как и у всех учеников общественных школ, мое латинское произношение основывается на немецком.

— Вот именно! — воскликнула она. — Папа рассказывал, что его это жутко раздражало.

— «Цезарь» — то же, что «Кайзер», — проговорил Титженс.

— Да ну их, ваших немцев! Никакие они не этнологи, и филологи из них дрянные! — сказала мисс Уонноп. А потом добавила, чтобы не казаться столь педантичной: — Папа так всегда говорил…

И воцарилась тишина! Мисс Уонноп поплотнее укуталась в плед, одолженный ей тетей, и теперь ее тень походила на черную гору со слегка вздернутым носом. Будь у нее шапочка квадратной формы, она походила бы на ткачиху, но на ней была красивая лента, и потому девушка больше напоминала богиню Диану. Ехать рядом со спокойной, тихой девушкой в тумане, не пропускающем лунного света, было и приятно, и волнительно. Копыта коня звонко стучали по дороге. Ближайший фонарь вдруг осветил коричневатую фигуру мужчины с мешком за плечами; он вжался в изгородь, а у ног его, жмурясь, стояла его собака.

«Хорошо он укутался, этот лесник, — подумал Титженс. — Вечно эти южные лесники спят всю ночь… А потом платишь им по пять фунтов за возможность поохотиться на выходных…» И тут он понял, что ему предстоит осесть дома. Больше никаких выходных с Сильвией в особняках среди высшего общества…

И тут его спутница внезапно проговорила, когда повозка выехала на просеку глубоких лесов:

— Я вовсе на вас не злюсь из-за того замечания о латыни, хотя вы повели себя удивительно невежливо. И я вовсе не хочу спать. Как же тут хорошо.

Он с минуту помолчал в раздумьях. Мисс Уонноп сказала какую-то девичью ерунду. Обычно она подобных глупостей не говорила. Нужно одернуть ее для ее же блага…

— Да, весьма неплохо, — проговорил он. Девушка посмотрела на него, повернув голову; теперь он больше не видел ее профиль. Месяц светил прямо у нее над головой, вокруг сияли неизвестные звезды; ночь была теплой. А ведь даже самым мужественным мужчинам не чужда снисходительность! Давно же он ее себе не позволял…

— Как это мило с вашей стороны! — воскликнула она. — Могли бы и намекнуть, что эта долгая, проклятая поездка отнимает у вас время на такую важную работу…

— О, думать я могу и по пути, — сказал Титженс.

— Вот оно что! Меня не задела ваша грубость, потому что я куда лучше знаю латынь, чем вы. Вы ведь и нескольких строк Овидия не процитируете без десятка ошибок… Там ведь vastum [30] Огромный, пустынный ( лат .). , а не longum [31] Долгий, длинный ( лат .). . Terra tribus scopulis vastum procurrit [32] Земля поднимается тремя огромными утесами… ( лат .) . А дальше — alto , а не coelo … Uvidus ex alto desilientis… [33] Здесь : орошенный с высоты водою ( лат .). Разве мог Овидий написать ex coelo ? [34] С неба ( лат .). С после x — это же просто язык сломаешь!

— Еxcogitabo ! [35] Выдумываю ( лат .). — насмешливо воскликнул Титженс.

— Напоминает собачий лай, — недовольно бросила Валентайн.