Леонид Дайнеко - Железные желуди

Не хотелось Далибору верить всему этому, да вспомнил про два железных желудя, что подбрасывала неведомая ру­ка. Значит, что-то есть, есть какая-то сила в Новогородке, которая готовит предательский удар. Но что предпринять?

- Пусть не целят ногой в чужое стремя, - только и сказал княжич.

В тяжком раздумье стоял он посреди детинца. Каменщи­ки достраивали башню, спешили и работали даже при свете факелов. Новогородок расправлял плечи, готовился к но­вым походам и новым осадам. Далибор вырос на этом де­тинце, под этим небом, и было нестерпимо обидно, что кто-то хочет вышвырнуть его отсюда, как ненужного щенка. Гневом полнилась душа. И все же он, тщательно все обмоз­говав, решил ничего пока не рассказывать отцу. У того, яс­ное дело, в каждом уголке города есть свои глаза и уши, и не может быть, чтоб отец ничего не знал о братолюбах. А вот встретиться с литовским княжичем Войшелком Дали­бору захотелось непременно. Он даже собрался пойти к нему среди ночи, но передумал.

Назавтра ветер слепил окна мокрым снегом и последней отмякшей листвой из окрестных лесов. Среди белых снего­вых туч синели холодные ямищи неба. Ближе к полудню подморозило. Далибор велел перековать коня: уже не годи­лись подковы без ледоходных шипов. Сам помогал кузне­цам: успокаивал коня, испуганно косившего большими темными глазами. Потом поехал к Войшелку, никого не взяв с собой. За воротами огляделся по сторонам. Окосте­нело стоял вокруг города прореженный ветрами и морозом лес. Еще не скоро ляжет надежный, с жестким настом снег и станет изо дня в день наращивать толщу сугробов, но зи­ма есть зима. Он не торопил коня, давая себе сполна ощу­тить, как мертвеют и леденеют земля и небо.

Войшелк встретил новогородокского княжича приветли­во, но глаза его были печальны; он без расспросов сел на своего коня и пустил его рядом с Далиборовым.

Слово в слово передал Далибор Войшелку все, что ус­лышал накануне вечером от Веля. Заглянул литовскому княжичу прямо в глаза:

- Твой отец встречался с этими братолюбами?

- Нет, - безразлично ответил Войшелк. - Я это заметил бы, а если б и не заметил, верные люди мне бы передали. - И вдруг добавил: - Я в монастырь хочу уйти.

- Княжич, Миндовгов сын, и - в монастырь? - Далибор был ошарашен.

- Вот потому, что Миндовгов сын, и хочу уйти, - сказал Войшелк и умолк.

Они ехали по чьему-то санному следу. В запорошенных снегом кустах при дороге шумел ветер. Далибор удрученно думал: надо же, его друг (а Войшелка он считал другом со дня первого знакомства в Руте) собирается постричься в монахи, уйти от живого мира в мир поста и молчания. Гул ветра между тем усиливался, перешел в свист. Казалось, кто-то невидимый и огромный дует что есть силы в порож­ний орех-свистульку. "Да пребудет с тобою Божий промысел, - с сожалением и любовью думал о Войшелке Дали­бор, - но не торопись, не торопись в монастырь. Ты же еще так молод".

- Отец хочет взять новую жену, - словно самому себе сказал Войшелк, еще раз повергнув Далибора в изумление.

- А Ганна-Поята, твоя мать, куда же она?.. - спросил Да­либор.

- Ему взбрело взять молодую жену, Есть в Нальшанской земле Марта, сестра жены тамошнего кунигаса Довмонта. К ней отец тайно посылал сватов-разведчиков. А Ганну-Пояту отошлет обратно в Тверь.

- Неужели ваши бояре, ваши воеводы не могут засту­питься за свою княгиню? Она же никому обид не чинила, - недоумевал Далибор. Войшелк с укором взглянул на него:

- Тот, кто посмеет хоть заикнуться об этом, будет кор­мить воронье своими глазами.

Опять наступило молчание. Только ветер ярился в кус­тах.

- Давай доедем до самого Немана, - предложил вдруг Далибор. - Мы с Некрасом, моим братом, и с ляхом Косткой два раза проделывали этот путь. Поспорим, кто скорей обернется, - и айда.

- Давай, - согласился Войшелк. Ему, как понял Далибор, было сейчас все равно, что делать и куда ехать.

Ехали седло в седло. Говорить не хотелось, да и встреч­ный ветер был изрядной помехой. К середине пути кони выбились из сил. Приходилось, чтобы дать им роздых, сле­зать и идти пешком. Отчасти выручал санный след, за ко­торый они уцепились, как тонущий за веревку. Должно быть, купец с десятком саней проехал тут перед ними, дер­жа путь за Неман и еще дальше, в Ливонию. Однако все эти трудности пошли на пользу Войшелку - он воспрянул ду­хом, ожил, румянцем занялись щеки. С благодарностью по­сматривал на Далибора. Тот в свою очередь был рад, что друг повеселел и хоть на время забыл о своих заботах-напастях. К тому же и ветер поутих.

- Неман! - выдохнул наконец Далибор, и они остановили коней над безмолвной рекою.

Она и вообще-то была не так уж широка и глубока, а сейчас, под забережным льдом и снегом, и вовсе казалась хилой, тщедушной. Но она была колыбелью двух народов, и пока живы эти народы, в их песнях будет жить и она. Да­либор и Войшелк с волнением озирались, словно чего-то ждали, словно вещий могучий голос вот-вот должен был прозвучать, прокатиться в бескрайнем снежном просторе.

- У тебя есть железный желудь? - спросил вдруг Дали­бор.

- Есть, - кивнул Войшелк.

- Давай обменяемся ими и нательными крестами, чтобы на всю жизнь стать побратимами.

Глаза у Войшелка заблестели: конечно, он согласен. Княжичи спешились, совершили торжественный обмен и пошли к реке. У дальнего берега, на глубине, она еще тек­ла, а с этого уже взялась льдом. Выбрав место, они опусти­лись на колени, принялись руками разгребать снег. Доб­равшись до чистехонького льда, мечами сделали в нем прорубь, зачерпнули Далиборовым шлемом и отпили по глотку студеной, аж зубы сводило, воды. До самой кончины будут помнить они этот день. И как бы ни довелось им умереть - в окружении родных или в седле во время битвы, за хмель­ным столом или в пыточной, - священная неманская вода никогда не даст им впасть в слепоту или глухоту, забыть про свою землю.

Короткий зимний день устало клонил голову на ледяное крыло - наступали сумерки. Княжичи не решились на ночь глядя отмеривать тридцать верст назад до Новогородка, Да и лошадей надо было пожалеть. Нарубили лапника, хворо­ста. Далибор достал из дорожной сумы-саквы звериную шкуру. Под густыми молодыми елками утоптали снег, вы­ложили из лапника площадку, на ней разостлали шкуру. Далибор чиркнул кресалом, высек искру, и вскоре засве­тился в темноте небольшой костерок. Они протянули к не­му руки, их пальцы соприкоснулись над огнем, и в этом тоже была своя значительность, свой тайный смысл.

Княжичам не впервой было ночевать в лесу, под откры­тым небом, но прежде они отходили ко сну в окружении своих слуг и дружинников, среди множества людей, сего­дня же оставались один на один с безмолвием ночного не­ба. Наверное, их уже давно искали и в Новогородке, и в стане Миндовга. Они же, словно околдованные зимним ле­сом, сидели лицом к лицу, и казалось, не будет конца этой необыкновенной зимней ночи. Они видели, как устраива­лись на ночлег тетерева: с лету ныряли в сугроб, в теплую снежную постель. Потом, уже на исходе ночи, неподалеку раздался пронзительный, ни дать ни взять детский крик: это заяц, упав на спину, всеми четырьмя отбивался от большой белой птицы.