Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

Захватив многие наши земли, разрушив и опустошив города и села, турки ныне приближаются к нашим горам. Братья и сестры, во имя бога, соберитесь воедино и спешно идите в Агулис, чтобы противостоять врагу. Пусть любовь к нашей родине подымет вас на священную войну. Жду вас. Верховный властитель Армянского Верховного Собрания Давид-Бек мелик Парсаданян».

Толпа паломников в немом молчании выслушала призыв Бека. Сначала не все поняли, чего от них требует Бек.

— Это что за новый указ? — раздались голоса.

— Это не указ, люди, это клич Давид-Бека, — отвечал им Паки.

— Снова воинов требует?

— От мала до велика зовет на войну.

— Эй, братец военачальник, прочти-ка снова, послушаем.

Все умолкли. «Пусть наш добрый голос дойдет…» — снова стал читать Паки. Десять раз толпа заставила перечитать призыв Бека. Наконец совершенно охрипший Паки, собрав все силы и напрягшись, крикнул громовым голосом:

— Все, кто вступит в ряды ополченцев и откликнется на призыв Давид-Бека, получит большие почести и на три года будет освобожден от всяких налогов и податей!

Некоторое время продолжалась тишина, а затем вдруг толпа зашевелилась, прорвалась, как весенняя гроза. Эти слова Паки, как видно, подействовали.

— И от монастырских? — одновременно выкрикнули с разных мест.

— От всех, не будете платить никаких налогов и податей…

— Пойдем!

— А оружие Бек нам даст?

— Даст, — надрывался Паки. — Собирайтесь и идите в Агулис. Спешите, братья и сестры, Бек с нетерпением ждет вас.

Зарманд нашла односельчан, присоединилась к ним. Они разговаривали громко, словно ругались между собой.

— Эй, Зарманд, и ты решила пойти?! — спросил хромой мельник с разлохмаченными бровями.

— А отчего ей не пойти, — вместо вдовы ответил заика гончар. — На три года избавится от налогов. Налоги…

— Молчи, несчастный козел! — вскипела Зарманд и схватила лежащий у костра длинный загнутый вертел. — Не в налогах суть. Страна в опасности, отчизна… Понимаешь?.. Если смел, иди к Давид-Беку, если нет, возвращайся к своей толстушке. Она тебя под юбкой спрячет.

— Ну и колючий язык у тебя! — обиделся гончар.

Мужики все еще спорили, толковали. Некоторые, решившись, прощались с женами и детьми, другие колебались. Не знали, идти к Давид-Беку или нет. Вдруг Зарманд резко повернулась, высоко подняла вертел, который все еще держала в руке, и громко крикнула:

— Эй, кто из вас мужчина и на голове носит папаху, а ну, идите за мной. Пойдем к Давид-Беку на подмогу. Враг наступает, встанем на защиту нашей земли, нашего дома. Ну, идите, идите!..

Человек двадцать, отделившись от толпы, пошли следом за Зарманд. К ним, наконец решившись, присоединился и хромой мельник.

— И я пойду с вами, Зарманд.

Проходя мимо военачальника Паки, Зарманд выхватила у него знамя Давид-Бека и призывно крикнула:

— Идемте, братья, Давид-Бек зовет!..

Начиная с этого дня дороги, ведущие на Агулис, не переставали пылиться. Из окрестных сел, большими и маленькими группами, вооружившись кто чем мог, шли к Давид-Беку крестьяне.

Настали тревожные дни.

Целую неделю провел спарапет в «полку юных», устраивая по ночам бесшабашные пиры. Иногда на этих бесконечных трапезах, не без согласия отца, присутствовал и сын. Но ни пиры, ни среда веселых юнцов не успокаивали его душу. Он не находил ни минуты покоя. Его лазутчики доносили, что турки пока отсиживаются под Нахичеваном и Одзнасаром в ожидании Кёпурлу Абдулла паши, который во главе собранной им в Ереване новой армии со дня на день должен двинуться на Нахичеван. Давид-Бек продолжает набирать ополченцев.

Донесения лазутчиков Мхитар скрывал от меликов. Впрочем, мелики и сами не находили времени поинтересоваться событиями, происходившими в гаварах. Они даже не знали о том, что и из их собственных деревень крестьяне отправляются в Агулис, к Давид-Беку. Ночи напролет они проводили за трапезным столом, пили, орали на сазандаров и гусанов, пока силы окончательно не покидали их и они не валились тут же бесчувственными. Мхитар приказывал обливать их холодной водой и снова сажать за трапезный стол. Днем все отсыпались.

Раза два приходили Вард-хатун и тикин Сатеник — упрекнуть мужей и заставить их прекратить губительные пиры. Но каждый раз спарапет их грубо выпроваживал, а затем вообще приказал слугам не допускать их больше в зал.

Вечером седьмого дня пребывания в лагере «полка юных» Мхитар велел всем находившимся в зале меликам и военачальникам отставить кубки и пить прямо из кувшина. Кто не мог одолеть содержимое огромной посуды, тому лили вино в глотку. Сам спарапет никогда еще так сильно не напивался, как в этот вечер.

Было за полночь. В туманном полумраке пиршественного зала трудно было отличить одного полуживого мелика от другого. Спарапет сидел на своем месте с мрачным, безжизненным лицом. Он решил открыть наконец свою тайну, объявить меликам о своем разрыве с Давид-Беком. Будь что будет. Должен же он знать, кто из них за него и кто против. Знал, предчувствовал — не обойтись без крови. Собирался не щадить никого, кто воспротивится ему, узнав о его разрыве с Давид-Беком и о том, что отныне не будет признавать его как Верховного властителя. Он приказал сотнику Есаи привести и держать в соседних комнатах тридцать секироносцев. Преданный спарапету военачальник почуял недоброе, но все же пошел выполнять приказание. Однако только успел выйти из зала, как тут же вернулся обратно. Спарапет подозрительно посмотрел на него и сжал зубы. «Неужели меликам известно мое намерение и они помешали Есаи?» — подумал он.

— Почему ты вернулся? — спросил он громко, еле удерживая гнев.

— Из Гандзасара прибыл Кёхва Чалаби! — объявил Есаи. — Слуги не впускают его.

— Веди, — пробурчал спарапет.

Кёхва Чалаби вошел сразу же.

— С добром? — нетерпеливо спросил спарапет, едва держась на ногах.

— С добром, тэр спарапет, с добром, — ответил Чалаби. — Под Гандзаком князь Ованес-Аван разбил Реджеб пашу.

Спарапет, не скрывая удовольствия, причмокивал губами. И хмель будто покидал его. «Нет, не следует пока объявлять меликам о разрыве с Давид-Беком. Кто одобрит мой поступок? — подумал он. — Ованес-Аван одержал победу, помогая Беку, а я хотел сообщить меликам о том, что ушел от Бека, собирался расправиться с теми, кто осмелился бы не одобрить мой поступок».

— Эй, мелики, радуйтесь, наши арцахские братья разбили врагов! — глубоко вздохнув, громко крикнул он. — Кончайте пировать, едем в Шахапуник.

Не прошло и получаса, как мостовые двора загремели под сотнями копыт откормленных лошадей. Первым из открытых ворот промчался спарапет… Войско последовало за ним…

Улицы и площади Агулиса были переполнены толпами крестьян, пришедших со всех концов страны. Они были одеты по-разному и вооружены чем попало. С восхищением, удивляясь, смотрели они на дворцы богачей города, на позолоченные купола одиннадцати монастырей, на бесчисленные овощные и фруктовые ряды крытого рынка, на лавки драгоценных камней и шелков. Город, славившийся своей чистотой, где не разрешали жителям держать скотину и проезжать на телегах по улицам, теперь был загажен навозом лошадей и мулов.