Ирина Корженевская - Девочка-Царцаха

Капитолина это время просидела под телегой, а на следующее утро отправилась в Булг-Айсту.

Виктор Антонович ее не удерживал. С фокусами Капитолины он был отчасти знаком. Он учился с ней на педагогических курсах. Не бывало случая, чтобы Капитолина сдала экзамен или зачет без истерики.

«Может быть, мне не следовало ей отвечать насчет Ксении Александровны, но что поделаешь, не стерпел,—думал он.— Теперь она, конечно, будет всем сплетничать, что я влюблен... Ну и что ж, пусть. Если бы Ксения Александровна позволила, я заявил бы об этом всему человечеству».

— Вот это я понимаю!—воскликнул Ибель Сарамбаев, приехавший на участок на следующий день, увидев мертвых саранчуков.

Капитолина застала своего супруга в крайнем волнения: волшебный парень до сих пор не вернулся. Куда делись человек и лошадь? До сих пор не выкуплена партия удобрений, документы у Михаила Ивановича. Он и аванс взял более двухсот рублей.

Капитолина выслушала мужа без волнения.

— Одно, чем я могу тебя утешить,— твоя телега цела и ждет оказии, чтобы вернуться в Булг-Айсту,— И она рассказала Эрле все, начиная с аварии в харгункиновской балке.

— Ничего не понимаю!—воскликнул Эрле.— Ты рассказываешь мне сказки Шехерезады! Зачем Михаилу Ивановичу красть твои деньги, если он даже и вор! Ни один вор не крадет у своих соседей! Но допустим, это так. А зачем ему понадобилось заводить подводу в балку? Ничего не понимаю. Одно ясно: пропали живой человек и живая лошадь!

Эрле побежал в милицию.

Вернувшись домой, он отказался от обеда и принялся рыться в бумагах, отыскивая какую-то старую газету. Найдя ее, он долго читал и только покрякивал. Капитолина спросила, что с ним.

— Видишь ли, мне в милиции сказали, что я страдаю близорукостью. Я говорю: «Позвольте, в объявлении значится Гиков, а фамилия моего экспедитора Быков». Они засмеялись и спрашивают: «А вам никогда не приходило в голову, что букву Г очень легко переделать на Б., а И на Ы?» Кстати, оказывается, Михаил Иванович уже несколько дней как находится в нашей больнице. Кажется, он действительно попался бандитам, а в общем, это пока не подлежит широкому оглашению. Следствие идет, а суд будет, когда он выздоровеет.

Елена Васильевна узнала новость о Михаиле Ивановиче в поле, во время обеденного перерыва, и опечалилась.

— Оказывается, Михаил Иванович взял у меня двадцать рублей навсегда, ай-ай-ай! Лучше бы я их сразу после получки отослала моей старушке маме... Вот и выручай людей после этого!— вздохнула она.

Выяснилось, что волшебный парень занял по мелочам и у многих рабочих, которые были не в силах ему отказать, потому что он человек обходительный и образованный, а то, что выпивал,— никто не обращал на это внимания.

— Кто же из нас не выпивает!—сказал отец Паши Прокофий Бондарев, в отличие от других одолживший Михаилу Ивановичу не три, а пять рублей.— А я думал, взаймы дашь — деньги целее будут.

— Кажется, одного меня не одурачил ваш волшебный парень! —смеялся Василий Захарович, возвращавшийся с Еленой Васильевной в Булг-Айсту после окончания работы.— А ведь он ко мне

тоже несколько раз подъезжал: «Одолжите десятку до получки» да я не давал...

Они шли вдоль заколосившейся пшеницы, освещенные лучами заходящего солнца.

— Эрле сегодня оказал, что саранча идет мне на пользу. А как по-твоему?— спросила Елена Васильевна.

— Да, ты посвежела и, самое главное, повеселела.

— Хотя саранчовая работа беспокойная, мне она нравится... Каждый день я вижу результат своего труда и понимаю, что он нужен всем. А в конторе я только скучаю. И, как это ни забавно, когда я думаю, что защищаю Булг-Айсту, я начинаю относиться к ней по-другому.

Василий Захарович взглянул на нее, приподняв брови.

— Это у тебя настроение. Вот кончится саранчовая борьба, опять запоешь старую песню—«хочу в город, ненавижу Булг-Айсту».

— Неправда! С тех пор, как я нашла тебя, я Булг-Айсту перестала ненавидеть, а теперь...

— Ладно уж!— перебил ее Василий Захарович и махнул рукой.

— Не веришь? Да? Не веришь?—спросила Елена Васильевна, задерживая его.

— Пошли! Скоро солнце зайдет.—Он легонько отстранил ее.

— Вася! Неужели ты мне не веришь?

Елена Васильевна на ходу обняла его.

— Ты же ученая,— сказал он наконец.— И у тебя все под настроение. И я для тебя только настроение...

Елена Васильевна широко раскрыла глаза и прикусила губу. Рука ее тотчас опустилась, и они продолжали путь молча, как случайные попутчики.

— Завтра я в поле не приду,— сказал Василий Захарович в коридоре флигеля.— На питомнике много работы, а потом нужно зайти к одному старожилу. Он уже в который раз просит меня посмотреть на его саженцы

Перелиняв три раза, саранча стала прожорливее и делала более длинные переходы. Отряд все чаше перемещался на новые становища, и Ксения почти ежедневно рыскала по степи, в радиусе пяти верст от стана, ища новые кулиги 29 .

На этот раз ей не повезло; саранчи поблизости не оказалось, и она вынуждена была ехать много дальше.

Солнце было еще высоки, когда встретившаяся на пути стая розовых скворцов заставила ее свернуть с намеченного маршрута-они наверняка должны были привести к саранче.

Пролетев некоторое расстояние, стая вернулась на старое место, покружилась над ним и снова полетела в прежнем направлении. Ксения послушно следовала за ними; однако скворцы, пролетев несколько дальше, опять повернули; повернула за ними снова и Ксения, а скворцы, точно издеваясь над бедным инструктором, пролетели полверсты и вернулись в третий раз! Ксения потеряла терпение. Все же после минутного колебания она решила еще раз последовать за ними.

Скворцы летели довольно долго; дорога давно уже скрылась из виду, солнце жарило изо всех сил, и конь, и Ксения измучились. Казалось, нечем дышать: во рту у Ксении пересохло, губы запеклись. Она начала вслух ругать скворцов:

— Паршивцы, негодяи, болтуны, обжоры и прохвосты! И куда вас несет нечистая сила!

Наконец стая замерла в воздухе и с внезапно усилившимся гомоном ринулась на землю, саженях в ста от Ксении.

— Эчречречриц! Ширр... Шерр! Цвишир!

Такого количества саранчи, как на этот раз, Ксения еще не встречала — земли из-под нее не было видно. Саранча давно рассталась с черным костюмом, сохранив от него только бархатистые зачатки крыльев, и потому пространство, занятое ею, было красно-коричневым.

— Вот где нас ждет работенка!— Ксения направила коня в гущу кулиги, которая сразу закипела, забурлила и поднялась в воздух сплошною массой. Конь встал на дыбы.

— Это что еще! Испугался саранчи!— Ксения крепко сжала ему бока, раза два стегнув нагайкой, и принудила ступить в саранчовую гущу. Конь двинулся крайне нерешительно, и она похлопала его по шее, говоря уже более дружелюбно: