Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Есть вафли, печенье вкусное, можно пообедать недорого.

— Извините, а где у вас можно руки помыть? — спросил Кабан. Телевизор продолжал раздавать аплодисменты, посетителей не было, и он решил, что лучшей возможности сменить бинты и футболку не найдется.

Когда он вышел из туалета, ливень, так же неожиданно, как и начался, закончился и в окно вовсю светило солнце.

— Девочки, — сказал Степа. — Тут такое дело, — и он заговорщицки наклонился к стойке и начал говорить шепотом: — Парень этот — украинский пограничник, контрактник, его еще 23 августа ранило, он в больнице лежал, в Амвросиевке, еле спасли. Теперь вот домой к семье выбирается, должны его забрать. Нам бы посидеть тут у вас пару часиков, как вы смотрите?

Как ни странно, здесь — на улице, в кафе, в туалете, когда его никто не ищет, — Кабан ощущал себя гораздо в большей опасности, чем в больнице и морге, когда его искали, чтобы расстрелять, сепаратисты. «Сейчас заберут, причем сразу — в российскую тюрьму». — Он прекрасно слышал весь бурный экспромт Степана.

— Степа, Степа, — позвал.

— Да не переживай ты так, я все порешаю! — Степа вернулся к столику абсолютно счастливым человеком, будто у него родился сын или он выиграл миллион в лотерею.

— Слушай, Степа, пойми простую вещь — ситуация не располагает к таким откровениям. Ты сейчас в полвторого уедешь, а меня тут повяжут.

— Серый, я же сказал — я все порешаю! Я тебе 40 рублей оставлю, чаю закажешь или кофе, а там и Тимофеевич твой подъедет. Кафе до одиннадцати ночи работает, девочки разрешили посидеть, ты только сумку им за стойку поставь, чтобы глаза не мозолила. Давай пять, я пошкутыльгал.

— Спасибо за помощь.

— Да не за что! Я же сказал — порешаю!

— Степа, там у Жени моя форма и берцы. Так вы, если хотите, себе оставьте, а если нет, то сожгите.

Степан ушел, и Кабану стало тоскливо.

— Эй, парень, как зовут тебя? — спрашивала женщина без фартука, очевидно, администратор.

— Сергей.

— Сережа, кушать будешь?

— Так ни при деньгах я... Извините. — Кабан понял, к чему клонится дело — не заказываешь, значит, можешь быть свободен. Он и предполагал, что дело обернется таким образом, в кафе бесплатно не сидят.

— Да мы не обеднеем. Петровна, отнеси солдатику обед, заведение угощает.

Кабан не поверил своим ушам. По сути, он находился на территории противника, врага, чья армия вот уже три недели уничтожает его товарищей, откуда на его Родину, как саранча, стекаются полчища убийц и мародеров. По идее, его, солдата, должны здесь, в лучшем случае, терпеть, но никак не кормить бесплатно. Кабан не ел со вчерашнего вечера, да и едой то, что дают на ужин в больнице, назвать нельзя. Он с нетерпением смотрел, как, остывая, дымится гороховый суп на столе, от запаха кружилась голова, и он сдерживался из последних сил, глотая слюну, чтобы не загрести жирный кусок мяса, который плавал в гуще. Не спеша, осторожно отвечая на вопросы женщин о семье и войне, Кабан помешивал суп и с восторгом рассматривал второе — картофельное пюре и свиную отбивную. Наконец суп приостыл, и, зачерпнув полную ложку, дрожащей рукой он поднес ее ко рту.

— Здравствуйте, девочки! — хлопнула входная дверь, и в кафе зашли два милиционера.

Кабан медленно жевал суп и чувствовал, как холодные струйки пота быстро бегут по спине. Еда в мгновение потеряла вкус, он жевал медленно, тщательно, стараясь не смотреть по сторонам, а почаще поглядывать на телевизор, где как раз крутили рекламу.

Менты, очевидно, были местные, из линейного отдела, и обедали тут каждый день. Кабан напряженно вслушивался в их разговор с администратором — о войне, об Украине, о погоде, но ничего интересного не услышал. Когда первые ложки начали усваиваться и тепло разлилось по телу, Кабан немного расслабился: «Хоть поем, — подумал, — нормально напоследок, если сдадут сейчас. А куда я отсюда от них денусь?» Зазвонил мобильный, и звонок, как показалось Кабану, услышали даже на пропускном пункте. Звонил Тимофеевич. Кабан, молча накричав на себя за то, что забыл отключить звук, взял трубку — не мог не взять, но и выходить из кафе тоже нельзя — слишком подозрительно.

— Да, — сказал приглушенным, официальным тоном, — слушаю вас.

— Сережа, хорошие новости — паром я переехал, но, сам понимаешь, к тебе мне еще пилять и пилять. Думаю, только к ночи буду.

«Пиля-я-ять», — выматерился мысленно Кабан от безысходно­сти, а вслух сказал:

— Хорошо, договорились, так и сделаем. Жду, — и отбил вызов.

За весь разговор — Кабан внимательно боковым зрением следил за ментами и сотрудниками кафе — в его сторону никто даже не повернул голову. Менты поели, заплатили деньги, сказали «спасибо» и ушли, снова даже не глянув на Кабана.

Он допил уже остывший компот.

— Спасибо вам, — обратился к женщинам, — очень вкусно. А можно у вас сигарет купить?

— Мы сигаретами не торгуем. Это тебе надо в киоск идти.

Курить хотелось смертельно, но Кабан не был уверен, что 40 рублей ему хватит на пачку. Кто знает, какие тут, в России, цены.

— А дорогие тут у вас сигареты? Сорок рублей на пачку хватит?

— Я не курю, не в курсе, — отозвалась администратор.

— Можно купить в киоске, — подсказала официантка, — здесь, возле границы, дешевле, чем в городе. — По характерному выговору Кабан решил, что она, скорее всего, украинка.

Он вышел из кафе и осмотрелся. Неширокую улицу заливал яркий солнечный свет и забивала пыль проезжающих грузовиков, жара стояла несусветная, но в кафе, в отличие от морга, кондиционер работал, и Кабан на улице моментально взмок. Киоск, как и говорила официантка, стоял за перекрестком на другой стороне улицы. Кабан купил пачку «Оптимы» и с наслаждением закурил. Сигареты были, конечно, дрянь, но он радовался и таким. После перекура жизнь слегка наладилась, ведь, если разобраться, то все не так уж плохо: Тимофеевич в пути, место, где пересидеть до ночи, есть. Правда, где ждать потом и куда ехать, непонятно. Скорее всего, через Белгородскую область пойдут прямиком на Харьков. «Раз здесь границу прошел, то и там пройду», — размышлял Кабан. Он закурил вторую сигарету уже около кафе, когда заметил вдалеке наряд пограничников, который быстрым шагом направлялся в его сторону. Кабан, притушив, незаметно выбросил сигарету в урну и не спеша, вразвалочку зашел внутрь. Он имел три варианта: сесть за столик и выпить кофе; зайти в туалет и там попробовать переждать, вдруг не за ним; попросить у администратора разрешения спрятаться на кухне. Третий вариант он отбросил сразу — если за ним, то найдут при любых раскладах; в туалет ему идти не хотелось — вдруг по­граничники сядут смотреть футбол по телеку, и что, сидеть, там, как в морге? Так в морге лучше, и компания имеется. Он подошел к стойке и попросил кофе, пошутил, что рассчитается из дому денежным переводом, и стал ждать. Через минуту в кафе влетел по­граничник и ринулся в сторону туалета. Кабан напрягся. Следом за первым пограничником появился второй, улыбчивый белобрысый молодой парнишка, заказал два салата и кашу с котлетой и сел за столик в углу, рядом с Кабаном. Пограничники поели, обсудили свои пограничные новости — поток людей из Украины, — слышал обрывками Кабан, — совсем упал, сейчас люди — в основном, едут обратно. Ни слова о войне, танках, «градах», грузовиках с грузом «200», словно и не было ничего этого здесь еще неделю назад. «А, может, дей­ствительно, и не было?» — снова, как и в морге, усомнился в реальности прошлого Кабан, но прогнал от себя эту ненужную, мешающую бороться за жизнь, мысль.