Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

Время шло медленно. До одиннадцати ночи Кабан выпил литра два чаю и потерял столько же жидкости из-за обильного потоотделения. Невзирая на кондиционер, он взмокал, как мышь, — организм тяжело перестраивался на подвижный образ жизни, рана кровоточила, и к вечеру Кабан сменил все три футболки, которые здесь же, в туалете с мылом застирал от крови. Он подумывал, что, может, будет правильнее их выбросить — вдруг обнаружат пятна? Разглядят, что кровь, обыщут, увидят рану — и сразу поймут, что пулевое ранение, и иди сюда, дорогой...

Время шло медленно, но до 23.00 все равно дошло. Тимофеевич больше не позвонил ни разу. Кабана это радовало — значит, все в порядке, человек за рулем в дороге; возникнут проблемы или доедет — тогда и позвонит.

— Куда здесь пойти можно, пересидеть до утра? — спросил у женщин. — Может, на вокзал?

— Да сиди тут, Сережа. Ну, куда ты пойдешь? — отозвалась администратор. — На вокзале наряды, менты, там тебя сразу приметят. Петровна сегодня на трое суток заступила, она ваша, с Украины, ночует здесь, да и я пока не спешу. Мужа дождусь, он меня домой отвезет.

Муж приехал минут через десять-пятнадцать вместе с другом-таксистом. Администратор, которая оказалась хозяйкой кафе, по­ставила чайник и подала на стол пирожки, получился такой себе тихий полусемейный очень поздний чай. Кабан в разговор не встревал, отмалчивался, ел скромно и думал, что все эти его старания, как можно меньше привлекать к себе внимание, абсолютно напрасны.

— Юра, — словно в подтверждение этих мыслей обратилась хозяйка-администратор к мужу, — познакомься, это Сережа.

— Угу, — сказал Юра, глотая пирожок и протягивая ладонь через стол.

— Он украинский пограничник, ранен в бою.

Челюсти у Юры и таксиста мгновенно прекратили жевать.

— Ему в Амвросиевке в больнице операцию сделали, еле спасли. Его Степа привел. Помнишь, хромой такой отставничок из Амвросиевки? Приторговывает тут разным. Пусть, говорит, посидит Серега здесь у вас до вечера, пока за ним не приедут, так я разрешила.

Кабан подумал, что, наверное, уже полностью исчерпал лимит везения где-то там, наверху. Выражения жующих пирожки лиц мужа хозяйки и таксиста не предвещали для него ничего хорошего, и все, что хотел знать сейчас Кабан прежде, чем они прожуют, это далеко ли Тимофеевич.

— Что-то я тебя на «Успенке» не припомню, — хмуро сказал таксист. Изо рта у него вылетали кусочки желтка из яичной начинки. Кусочки падали на стол и спортивки таксиста, но ни он, никто другой не обратил на это внимания, все с ожиданием смотрели на пограничника.

— Так меня на «Успенке» и быть не могло, — проговорился Кабан и прикусил язык. А где ж тогда он был, если не на пропускном пункте? В засаде с пулеметом лежал?

Кабан почувствовал, как вибрирует карман мастерки. Телефон. Тимофеевич.

— Сережа, я тут километрах в ста, наверное, уже. Ты не знаешь, как правильно проехать к тебе? А то мой навигатор объезд показывает.

— Как проехать? — повторил вопрос вслух Кабан, не зная, что отвечать.

Таксист прожевал окончательно и замахал руками: дай, мол, трубку, я расскажу. Пока таксист детально и со знанием дела пояснял Тимофеевичу правильную дорогу, Кабан собрался мыслями и сообщил, что он — контрактник из Харькова, которого перекинули на днях на усиление на «Успенку», но заступить в наряд он так и не успел. Двадцать третьего августа начался обстрел, пошла стрельба, и его ранило в живот осколком шальной мины. Теперь, после трех недель мытарств в больнице, он едет к жене и дочке.

— Думаю, часа через полтора максимум будет здесь, — таксист отдал мобильный Кабану. — Да, досталось тебе, парень.

Кабан скромно кивнул головой и подлил в чашку чая. Полтора часа. Если учесть, что ждет он с восьми утра, то есть пятнадцать часов, то сущая ерунда.

Входная дверь громко стукнула, и в кафе ввалился очень пьяный человек с георгиевской ленточкой на груди.

— Юра, ты что, дверь не закрыл? — строго спросила хозяйка мужа.

— Забыл.

— Эй, хозяйка, ты деньги ополчения принимаешь? Дай мне пива! — небритый «дэнээровец» небрежно кинул на стойку жменю сотенных гривенных купюр. — Два литра, на все!

Одним глазом Кабан наметано обыскал сепаратиста на наличие оружия — автомата у него точно с собой не было, возможно, пистолет и гранаты, но не видно, где именно он их носил, возможно, в разгрузке; вторым — следил за реакцией своих новых приятелей.

— Какого еще, на хрен, ополчения? — дружелюбно спросил таксист.

— Ополчения Донецкой народной республики. Слыхали о такой? Вот, пятьсот гривен, дайте пива! — парень еле стоял на ногах, но в своей настойчивости завладеть пивом был так же упрям, как и все пьяные.

— Убери эти фантики, я не понимаю, что это за деньги. — Хозяйка, очевидно, решила проявить принципиальность, а скорее, просто не любила, когда ей хамили.

— Альо, я говорю, дай пива мне! — Сепаратист стукнул кулаком по стойке. — У нас действуют законы дэнээр!

Кабан понимал, что нарезался этот гаденыш не один, и где-то рядом, может быть, даже прямо за дверью, его ждет целый кагал таких же упоротых, как и он, да еще наверняка вместе с какими-нибудь местными казачками. И если сейчас разгорится скандал, то дело может дойти до драки и милиции. Ясно, что этих заблудившихся заберут и надают им по башке, но где гарантия, что не заберут и его?

— Маша, да продай ты ему пива, — вмешался в спор таксист. Он хорошо рассмотрел купюры, которые лежали на стойке. — Я тебе поменяю завтра с утра на рубли. Эй, — обратился он к сепаратисту, — а у тебя других денег нет?

— Это деньги ополчения! — заорал «дэнээровец».

«Какого, в задницу, ополчения? — возмутился про себя Кабан. — Это деньги государства Украина, с которым вы воюете и которое вы не признаете!»

— Я не продам этому козлу пива, — ответила громко хозяйка, — пока он не извинится за свое поведение. Юра, да встань же ты, будь мужиком, дай ему в табло!

— Да я вас всех тут сейчас замочу, — заорал сепар и потянулся к стеклянным боксам с бутылками. И тут Кабан смекнул:

— Он думает, что он в Украине, — сказал он шепотом мужу хозяйки.

— Эй, мужик, а ты вообще в курсе, где ты? — с ходу врубился в тему Юра.

«Дэнээровец» обвел всех осоловевшими глазами:

— В кафе. А шо?

— А кафе где находится?

— Где-где? В Улан-Удэ! — сам рассмеялся своей глупой бурят­ской шутке сепар.

— Ну, почти угадал, но немного все-таки поближе — кафе в России, парень.

— Так это что, значит, и я — в России? — здесь сложно было не улыбнуться даже Кабану. — Э, я не хотел, — сепар попятился назад, — я ж не знал в натуре! Дайте пива, у меня рублей нет! Пожалуйста!

— О, волшебное слово! — смилостивилась хозяйка и одним движением сгребла в ящик купюры. — Я сама завтра поменяю, сиди, — бросила разочарованному таксисту.