Валерий Замыслов - Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

После совета военачальники разъехались по своим дружинам. Громадная лощина (почитай, в три версты) втянула в себя всё войско и напоминала гигантский шумный табор. Вход в лощину тянулся неприметно, исподволь, иначе бы тяжелые возы и розвальни с башнями и стенобитными орудиями пришлось бы оставить наверху.

Остро пахло дымами сотен костров, варевом. Звенькал металл. Ратники, сидя у огня, точили терпугами [149] Терпуги — подобие напильников. боевые топоры, наконечники стрел и копий; многие из обозных людей латали поизносившуюся конскую упряжь.

Боярин Коврига бранился:

— Наберись тут упряжи. Это надо ж так изодрать, оболтусы! А хомуты на что похожи? Я немалые деньжищи за упряжь заплатил, казну опустошил, а мои нечестивцы настоль ко всему нерадивы, что им плевать на боярские убытки. Ну, погодите у меня! Вернусь из похода — каждого плеточкой попотчую.

— Не в первой, боярин. Но токмо нашей вины нет, — норовил перечить один из мужиков.

— Заткни пасть, охламон! И чтоб упряжь была как новехонькая. Но кожу и дратву лишку не тратить. Уразумел, Емелька?

— Уразумел, — буркнул обозный.

Когда Коврига отъехал к дружине, Емелька сплюнул (скряга!), вновь окинул хмурыми глазами упряжь и вздохнул. Это тебе не кнут починить. В конской упряжи чего только нет! Узда, хомут со шлеей, дуга, пристегиваемая гужами к оглоблям и хомуту, кой стягивается супонью, седелка с чересседельником для подъема оглобель и две вожжи. Всё это для одиночной упряжи. В парной же пристяжной упряжи прибавляется еще узда, хомут со шлеей, привожжек и пара постромок с вальком; парная дышловая упряжь: две узды и хомуты со шлеями, две пары постромок, двое нашильников, от хомута к дышлу, две пары вожжей. В троичной упряжи — еще другая пристяжка; в четверне с выносом — парная дышловая упряжь, парная без вожжей и нашильников, с выносными постромками, взятыми за крюк дышла. В упряжке бочкой, или гусем , постромки передних лошадей крепятся за гужи задних.

И всё это было в огромном обозе. Работы для починки в невпроворот. В ход шли запасные ремни, шила, иглы, дратва, куски кожи, дышловые крюки…

А сколь изношенных подков надо заменить, сколь железных ухналей [150] Ухнали — специальные гвозди для подков. в лошадиные копыта вбить! Обозным людям передохнуть некогда.

— Слава Богу, хоть в затишке оказались, а то бы пропащее дело, — молвил Емелька Бобок, грузный, чернобородый мужик с крепкими сноровистыми руками.

— Воеводе надо в ноги поклониться. Увел-таки от буйной завирухи, — молвил другой обозный.

— А вот и не воеводе, — поправил сотоварища Бобок. — Слух прошел, что от метели увел ростовский боярин Лазута Скитник. Сам-то он в годах, но, бают, толковый человек. Вот так-то, Вахоня.

— Скитник? — латая гужи, переспросил Вахоня, долговязый мужик лет сорока. — Знакомое имечко. Когда-то я знавал Скитника. Но то был ямщик из Ростова. Давно это было. Заночевал у меня. Могутный парень и нравом веселый. Поглянулся он мне. Купца на два дня из Ростова привозил.

— Выходит, Скитник, да не тот. И на старуху бывает проруха, — произнес Емелька.

— И всё же Скитника среди бояр я не слыхал. Ямщика того, почитай, вся Ростово-Суздальская Русь ведала. Глянуть бы на него.

— А ты глянь, Вахоня. Он те по знакомству — шубу со своего плеча, — рассмеялся Бобок.

Узник полагал, что после посещения католического попа и фогта Вернера его тюремная жизнь заметно изменится: его вновь переведут в холодный каземат с мышами и крысами, отменят прогулки и посадят на черствый хлеб, жидкую похлебку и кружку протухшей воды. Командором будет сделано всё, чтобы узник протянул ноги.

Но прошло несколько дней, но никаких изменений в Васюткиной жизни не произошло.

— Почему Вернер не удалил меня в каземат? — спросил Васютка надзирателя.

— Я и сам удивлен, русич. Никаких новых приказов господин фогт мне не отдавал, — ответил Карлус.

— Никак не могу понять Вернера. Он очень странно себя ведет.

— И мне странно, купец… Таких пленных в этом замке я еще не встречал.

— А в замке есть и другие пленные?

— Да как тебе сказать, русич… Я не обязан отвечать на такой вопрос.

По лицу надзирателя пробежала тень. Он подсел к камину и, хмуро глядя на тлеющие угли, несколько минут молчал.

— Не хочешь — не говори, — пожал плечами Васютка. — Иногда я забываю, что ты мой надзиратель.

Васютка подошел к надсмотрщику и коснулся ладонью его головы.

— Правда, ты совсем не похож на надзирателя, Карлус. Обычно они грубы и жестоки, а ты тихий и добрый человек. А посему давно хотел тебя спросить. Как ты оказался надзирателем?

— Ты много хочешь знать, Васютка.

Карлус впервые назвал своего заключенного по имени, и это несколько подивило заключенного. Вот уже несколько месяцев он не слышал своего имени.

— Ешь свой обед, но не торопись. Я хочу тебе кое-что рассказать. Мне до тошноты надоело ходить в надзирателях. Это не по мне. Когда-то я был простым крестьянином. Сеял хлеб, имел на хуторе свой дом, славную жену и четверых маленьких детей. Держал лошадь, овец и корову. Жил сносно, не голодовал. Жизни радовался, но беда всегда под боком ходит. Лет десять назад, как сейчас помню, справляли мы с семьей праздник Лиго-Яна [151] Лиго-Яна — древний летний праздник прибалтийских народов. Был связан с культом солнца и плодородия, подобно празднику Ивана-Купалы у славян. . Веселился с женой и детишками, и вдруг, как снег на голову, набежали немецкие крестоносцы и начали зверствовать. Меня к телеге привязали, избили до полусмерти, а над женой надругались. Затем вывели со двора скотину и подожгли дом. Корову и овец на мясо зарезали и начали пировать. Крестоносцев было около сотни. На другой день они бросили меня, детей и жену, связанных, на телегу и привезли в этот замок. Три дня нас ничем не кормили, приносили только воды. Тогда я сказал немцам:

— Дети и жена умирают. Чем они провинились? Вы не орденские братья, а нелюди.

А крестоносцы, знай, хохочут. Я встал на колени и сказал:

— Убейте меня, а детей и жену отпустите.

Каким-то образом мои слова дошли до хозяина замка. Им оказался Вернер Валенрод. Он пришел в каземат и спросил:

— Ты действительно предпочел бы умереть ради своих родных?

— Да, — отвечал я.

— Хорошо. Я исполню твою просьбу. Но казнь твоя будет очень жестокой. Ты умрешь в нечеловеческих муках.

— Это меня не страшит. Для меня жена и дети дороже всего на свете.

— Достойный ответ. Попрощайся со своими родными и приготовься к казни.

Попрощался. Велел им добираться до своего родного брата, и после этого жену и детей отпустили. Я же несколько дней ждал казни. Но вскоре пришел человек от Вернера и заявил, что хозяин замка меня помиловал и назначил надзирателем над пленными девушками. Я согласился, в надежде на побег из этого ужасного замка.