Саймон Скэрроу - Орел нападает. Орел и Волки

– Обязательно вернись к рассвету. Мы начнем тренировки с первыми солнечными лучами.

– Я буду на месте, командир.

– Уж постарайся.

Макрон многозначительно покосился на стоявший возле него в углу жезл.

– Ты это серьезно? – спросил Тинкоммий. – Ты действительно решишься ударить члена царской семьи?

– Лучше тебе поверить в это, сынок. В легионах такой порядок: дисциплина обязательна для всех, из какого бы ты ни был рода. Вот как обстоят дела… или должны обстоять, если мы вправду хотим отделать этих долбаных дуротригов.

Некоторое время Тинкоммий молча смотрел на центуриона, потом медленно кивнул:

– Я вернусь до рассвета.

Когда оба римлянина остались одни, Макрон отвалился от стола, погладил себя по животу и громко рыгнул. Катон скорчил гримасу.

– Что ты кривишься?

– Ничего, командир. Прошу прощения.

– Опять старая песня? – вздохнул Макрон. – Мы не в строю, какой я тебе командир?

– Привычка, – улыбнулся Катон. – Никак не изжить ее.

– Давай изживай. Сейчас самое время.

– Да? Почему же?

– Да потому, что лишнюю дурь надо вытрясти из башки, если ты всерьез собираешься помогать мне. Атребатов следует вышколить так, чтобы они могли бить дуротригов. Ты должен стать для них настоящим наставником.

– Я буду стараться.

– Одних стараний недостаточно, парень. Обучение бойцов для войны – очень серьезное дело. Чтобы добиться успеха, надобно прямо с первого дня взять их в ежовые рукавицы и без снисхождения наказывать каждого новичка за любую допущенную оплошность. Не бойся прослыть жестоким, придирчивым, отвратительным, гадким – это все лучше, чем мягкотелость, потому что она уже в первом сражении может им всем слишком дорого обойтись. – Макрон устремил на Катона внимательный взгляд, чтобы убедиться, что тот его понял, а потом улыбнулся. – Кроме того, ты ведь не хочешь, чтобы они называли тебя за спиной слабаком, верно?

– Скорей всего, нет.

– Рад это слышать. Решимости и духу тебе не занимать, остальное как-нибудь приложится. Так вот, муштра с дубинками начинается завтра, и займешься ею именно ты, потому что на меня навалилась куча долбаной писанины. Быть комендантом хренова гарнизона – это, сынок, почище, чем заноза в заднице. Например, ведь не кому-то, а мне нужно ломать голову над тем, где размещать и чем кормить этих рекрутов Верики. Надо также выделить им палатки… Их можно, кстати, расположить под стеной. Да еще следует завести инвентарную ведомость на целую прорву сапог и туник. И не приведи боги тут ошибиться: какой-нибудь поганый писец, обнаружив несоответствие, мигом предъявит мне счет. Хреновы счетоводы!

У Катона загорелись глаза от внезапно пришедшей ему в голову мысли.

– Слушай, а хочешь, я займусь канцелярщиной, мне это проще? А ты возьмешься за обучение этих вояк?

– Нет! Разрази тебя гром, Катон! Теперь ты центурион, ну и веди себя соответственно. Кроме того, ты кумекаешь в их языке. Так что прямо с завтрашнего утра начинай гонять эту ораву. Можешь взять себе в помощь несколько гарнизонных солдат, но все равно действуй самостоятельно, понял?.. Ну хорошо, я потопал к бумажкам. А вот тебе сейчас лучше бы отдохнуть.

– Да, разумеется. Как только поем.

Оставшись за столом в одиночестве, Катон уставился в тарелку, напрочь потеряв аппетит. Наутро ему надлежало предстать перед тысячей человек и попробовать втолковать всем этим людям, как правильно драться коротким римским мечом, состоящим на вооружении легионов. Тысяча мужчин, в большинстве своем зрелых, а частью и повоевавших, – это не шутка. Вряд ли кому-то из них понравится выслушивать поучения от юнца, который и чин-то свой получил только-только, да и гражданского совершеннолетия достиг лишь чуть раньше. Но главная беда была в том, что Катон сам совершенно не чувствовал себя настоящим центурионом и страшно боялся, что на плацу это мигом раскусят.

Существовал и еще один момент, угнетавший его, не дававший покоя. За два проведенных под присмотром лекарей месяца он так и не восстановил свои силы. Чувствовал слабость, боли в боку не отпускали, и ему начинало казаться, что никакими упражнениями дела уже не поправить.

Катон откашлялся и повернулся к волонтерам. Сто атребатов молча замерли перед ним, построившись, как им было велено, на краю плаца. Держать равнение худо-бедно они уже научились. Неподалеку от строя стояли десять легионеров из гарнизона, отобранных Катоном себе в подручные за умение виртуозно вести ближний бой. Когда рекруты первой сотни получат какие-то навыки обращения с римским мечом, их разведут по прочим подразделениям, чтобы они передали свой опыт другим. Однако чтобы хоть что-то втолковать этой партии новичков, требовалось знать кельтский язык много лучше, чем владел им Катон, и помочь ему тут мог один лишь Тинкоммий.

– Ты готов? – спросил принца центурион.

Тинкоммий кивнул. Что-что, а латынь он знал хорошо, как и все тонкости языка атребатов.

– Сегодня вы познакомитесь с гладиусом: так именуется римский короткий меч, – заговорил Катон с расстановкой. – Некоторые приписывают ему невесть какие чудесные свойства и даже считают, что в нем есть нечто волшебное, но все это вздор. Гладиус – лишь инструмент для ведения боя, а грозным оружием его делает человек. Короткий меч сам по себе не более и не менее смертоносен, чем любой другой меч. И преимущество перед длинным мечом, какие предпочитаете вы, а у нас только конники, он дает лишь тому, кто умеет им верно работать. Да, для схватки один на один у него слишком маленький радиус поражения, но зато в тесноте большой битвы, где невозможно как следует размахнуться, ему нет равных.

Катон попытался было взяться за собственный меч, но вовремя вспомнил, что носит его уже не справа, как все оптионы, а слева. С легкой улыбкой он перенес руку в нужную сторону, обхватил пальцами рукоять из слоновой кости, затем извлек из ножен клинок и выставил перед собой на всеобщее обозрение.

– Самая примечательная часть гладиуса – его заостренный конец. Он позволяет наносить колющие удары. Для начала постарайтесь усвоить одно: несколько дюймов этого острия куда смертоносней любого длинного лезвия. Я недавно имел удовольствие убедиться в том лично. Пару месяцев тому назад кое-кто имел глупость попробовать зарубить меня. Результат очевиден: он мертв, а я с вами.

Катон сделал паузу и, пока Тинкоммий доводил до слушателей содержание его слов, вдруг припомнил во всех подробностях схватку с друидами и ту дикую боль, которую он испытал, когда ритуальный серп рассек ему бок, задев ребра. Разве тут есть чем хвалиться? Зачем же дурить новичков? Если бы только эти олухи знали, как он тогда перетрусил.