Екатерина Франк - Под флагом цвета крови и свободы

– Так ты ж разве… – начал было Эндрю, но взглянул в черные глаза друга, вздрогнул и кивнул: – Ага, наверное, смог бы.

– Тогда скажи мне, – совсем тихо проговорил Антонио, кладя руку ему на плечо. – Что ты предпочитаешь: быть грузчиком или сторожем в порту на Челси–Эйдж – или старшим помощником капитана на Тортуге?

***

Когда на горизонте замаячил остров Меланетто, измученная всеми невзгодами команда «Попутного ветра» даже не испытала радостного облегчения. Боцман Макферсон, в одночасье ставший и капитаном, и квартирмейстером, и штурманом, и вообще всем офицерским составом на судне, коротко распорядился поставить пиратский флаг – чтобы свои же не открыли огонь – но и это распоряжение было исполнено без особой радости. Скрещенные абордажные сабли под песочными часами когда-то выбрал своим символом Рэдфорд, и все знали это.

Многие от ран не могли работать, даже если бы и захотели; другие ходили, словно в каком-то оцепенении, механически выполняя команды после нескольких резких окриков. В капитанской каюте плакал, время от времени затихая, Роджер: мальчишка сперва пытался крепиться и даже выходил на палубу, но потом снова запирался в бывшей спальне отца и ложился ничком на постель, уткнувшись носом в подушку, еще хранившую ставший для него родным запах Джека Рэдфорда.

За неимением рабочих рук освободили Генри: к удивлению Макферсона, втайне надеявшегося на избавление от него таким способом, юноша не сбежал ни на тот же день, ни на следующий, ни в дальнейшем. С совершенно сухими глазами, остекленевший взгляд которых порой пугал, он без устали работал, берясь за что угодно и снося все презрение, питаемое к нему матросами. Его не избивали, не пытались столкнуть за борт или застрелить – все помнили о цене, отданной капитаном за жизнь этого юноши; но от него отсаживались и отходили подальше в брезгливом молчании, в обеденное время чуть ли не швыряли в лицо отдельную миску со скудной порцией еды и отгоняли прочь от себя за работой тихими, но явственными ругательствами. Фокс, казалось, не обращал внимания на это: с тех самых пор, как Эрнеста Морено покинула борт шлюпки, а они сами, пропрятавшись, как крысы, на берегу двое суток и забрав затем нетронутый корабль, вновь вышли в открытое море, он не проронил ни единого слова.

Капитан Джон Рэдфорд встречал их сам, мрачный и настороженный даже больше обычного. Макферсон вышел вперед и поклонился, отчетливо сознавая, что это совершенно ни к чему.

– Капитан Джек в испанском плену, – ответил он на незаданный вопрос властителя Меланетто и кратко рассказал обо всем. Тот слушал молча, изредка переспрашивая или задавая уточняющие вопросы. Имя Хуана Гарсии явно было знакомо ему, и притом не в положительном свете: черные глаза его на мгновение расширились, а затем в них померещилось что-то, похожее на сожаление и гнев одновременно, когда он услышал ее впервые. Новость о пленении сына он выдержал почти спокойно, однако Макферсон успел заметить, как судорожно дернулся, будто от боли, его рот при этом известии. Роджера Рэдфорд приветствовал необыкновенно тепло для тех, кто знал его прежнее отношение к детям, назвал своим внуком и даже на мгновение провел рукой по его голове, – мальчишка отшатнулся, настороженным волчонком глядя на него, и Рэдфорд–старший не стал настаивать. Дослушав рассказ Макферсона, он повернулся к одному из своих сопровождающих и глухо проговорил:

– По всей видимости, он не лгал.

– Кто именно, капитан? – осторожно спросил старый боцман – он не особенно рассчитывал услышать ответ, но хозяин Меланетто объяснил без малейших колебаний:

– Утром прибыли Фрэнсис Морено и с ней человек, назвавшийся посыльным от Антонио.

– Антонио – Антонио Морено и его жена?.. Разве они не мертвы уже много лет? – совершенно перестал понимать что-либо старый боцман. Рэдфорд поджал губы:

– Я тоже так думал, но Фрэнсис я знаю много лет и не спутал бы ее ни с одной другой женщиной. Что до Антонио… – На мгновение он задумался, однако продолжил: – Переданная им информация совпадает с вашей. Между Джеймсом Рочестером и этим Гарсией определенно есть сговор, направленный против нас. Рэнди, – обратился он к одному из сопровождающих, – немедленно разыщи всех капитанов на острове и передай, что я приказываю выдвигаться к Тортуге. Пошлите весть к мистеру Мердоку и мистеру Скэлли, пусть сделают то же самое! Нам нужны будут большие силы, чем те, которыми мы располагаем сейчас. Идемте со мной, – кивнул он Макферсону и остальным членам команды «Попутного ветра», небрежно и покровительственно одновременно сжимая плечо стоявшего рядом Роджера. – Вас накормят и дадут кров, а раненым окажут помощь. Завтра мы отправимся в путь!

У капитана Гарсии под командованием было восемь судов. Эрнеста, с детства с какой-то явно передавшейся ей через испанскую кровь страстью обожавшая огромные, тяжеловесные и могучие галеоны, к концу первого дня повторяла себе их названия: «Бесстрашный» – гигантский флагман, в чреве которого прятались длинные пушечные батареи; «Верность Испании» – с высоким ютом и красивейшей формы бортами, изящно сходившимися к форштевню и распускавшимися обширной кормой; «Кровь и честь» – мрачный и темный, с выкрашенными в коричнево–бурый цвет парусами, прямо–таки источавший угрозу; «Несокрушимый» – из светлого дерева, с лучшими и лихими абордажниками во всей команде Гарсии, состоявшей из более чем восьмисот человек; «Месть тысячи морей» – миниатюрнее своих собратьев, но с бритвенно–острым бушпритом, словно в любую секунду готовым протаранить любое судно противника, и отметками на обоих бортах, облегчающими процесс килевания пленных; «Величие победы» – тяжеловесный и массивный, оснащенный наикрупнокалибернейшими из орудий; «Память потомков» – прокрашенный каким-то интересным способом, придающим дереву цвет чуть темнее расплавленного золота; и «Вечная слава» – окруженный огромной короной из сияющих белизной парусов, самый маневренный и быстрый из всех восьми галеонов.

Увидь мистер Дойли это великолепие – он, наверное, принялся бы долго и вдохновенно говорить что-то откровенно заумное, желая скрыть собственное восхищение и не зная, что блестящие глаза давно выдали его со всеми потрохами… Мистер Дойли не мог ничего увидеть – он был мертв, и Эрнесте порой казалось, что она тоже уже не живет, а лишь ходит, двигается, смотрит вокруг себя, как беспокойный призрак, привязанный к миру живых только собственной целью.

Джека, как она успела узнать, перевели на другой галеон, «Кровь и честь» – должно быть, опасались неожиданной попытки его освобождения, но Эрнеста не сильно обнадеживалась: против такой армады действовать силой означало почти гарантированный проигрыш. Оставались лишь хитрость и неожиданность, единственное ее оружие – и девушка молилась, чтобы Рэдфорду хватило сил продержаться до тех пор, пока она не придумает свой план. Оставалось уповать на то, что пиратский капитан был нужен испанцам живым, пока они не получат бумаги; в том же, что его подвергнут пыткам в любом случае, Морено уже не сомневалась.