Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Федор никогда не вернется из СССР, а Лубянка убьет и меня, и Петеньку. Мэтью и убьет нас, не задумываясь… – Анна оставалась единственной преградой на пути СССР к доктору Кроу.

За остров она не волновалась:

– Здесь никто не сообщит правительству, что я вернулась. Донован с Даллесом и не подумают сюда мои приметы посылать. Тем более, меня и так все знают… – распахивая окна в спальне, укладывая сына на кровать, Анна, весело, сказала:

– Комаров на участке нет, мы рядом с океаном. Как говорится, утро вечера мудреней. Поедим, выспимся, завтра я позвоню в Лондон… – телефон, судя по всему, работал исправно:

– Прослушивание армия сняла, как забрала она моторку, – поняла Анна, – наверное, они посчитали, что мы в лодке тайники сделали. Разбирают сейчас ее по винтику… – они выпили хорошего кофе. Анна пожарила на керосиновой плитке картошку:

– Кладовую армия не тронула… – она подложила Констанце малинового джема, – но, скорее всего, мы завтра уедем. Я утром Джону позвоню… – между Сиэтлом и Лондоном было восемь часов разницы во времени. Констанца обернулась. Огонек керосиновой лампы, в окне спальни, давно погас:

– Она устала, – подумала женщина, – она ничего не услышит, не проснется… – Констанца сверилась с часиками:

– Полночь миновала. В Лондоне восемь утра. Джон, наверное, на Ганновер-сквер ночует, если он в городе. Жарит на кухне сосиски с беконом, себе и охранникам… – Констанца услышала стук вилки, в фарфоровой миске. Стивен сбивал яйца, для омлета. На плите шипели тосты, брат улыбался:

– Доброе утро, милая… – приезжая в город, они со Стивеном ночевали у кузенов, – садись, все готово… – Стивен наклонялся, целуя ее в лоб.

– Он был ранен, – грустно подумала Констанца, – у него дочка, он успел во второй раз жениться. Семь лет мы не виделись… – в темноте залива она заметила дальний огонек:

– Миссис Анна рано встает, с ребенком. Джона ее звонок за обедом застанет. От Лондона до Ванкувера двенадцать часов лета, с посадкой на Ньюфаундленде. Хотя нет, он попросит миссис Анну сразу отсюда выезжать. Завтра паром в Сиэтл. Она мне прикажет подчиняться, и я ничего не сделаю. Степана могут убить на Лубянке. Мне надо его спасти. Хотя бы его… – Констанца раздернула замшевые веревочки, на индейской торбе. Подобрав камень, рядом с крыльцом, она придавила булыжником конверт, для брата.

– Степан мне тоже завтраки готовил, – тоскливо вспомнила она, – и малиновый джем варил… – лазоревые глаза ласково смотрели на нее:

– Ешь, пожалуйста. Сахар полезен для мозга… – Констанца кивала:

– В общем, да. Химические элементы стимулируют кратковременные процессы, в коре полушарий… – она помотала головой:

– Я не позволю ему сгинуть, без следа. Пока мы вместе, смерти нет… – огонек, на горизонте, двигался:

– Рыбаки, – поняла Констанца, – на ночной лов вышли. В Норвегии тоже так делали. На рассвете они в Сиэтл отправятся. В порту стоят советские корабли. Степан меня научил грести… – мягко шуршали волны, пахло солью. Пробежав по пристани, прыгнув в лодку, Констанца отвязала канат. Течение подхватило ее, унося прочь, на середину залива.

В каюте слабо, неприятно пахло чем-то металлическим.

Констанца прислушалась:

– Работает система регенерации воздуха. Двигатели тоже включились… – она чувствовала легкую, почти незаметную вибрацию. Женщина сидела за стальным столом, положив перед собой хрупкие руки, с кольцом, тусклого камня.

Лодка Констанцы наскочила на субмарину. Течение в заливе оказалось сильным, она не справлялась с веслами. По лбу потек пот, рубашка промокла на спине. Констанца ежилась, под прохладным ветерком:

– На воде всегда зябко. Давай, давай… – крупные звезды отражались в темных волнах. Свет рассыпался брызгами, дрожал, огонек двигался, приближаясь к Констанце.

Прямо впереди выросла черная стена, давешний огонек поблескивал наверху:

– Это вовсе не рыбаки… – успела понять Констанца:

– Но что здесь делает субмарина? Или это американцы, они напали на наш след… – нос лодки затрещал, Констанца еле успела шагнуть в прохладную воду залива Пьюджет-Саунд.

В Норвегии Степан учил ее плавать.

Приходя из лесов, летом, он забирал одноколку Эйриксенов:

– Мы ненадолго, – подмигивал он Кристине, – к завтрашней утренней дойке вернемся… – в телегу он клал лоскутные, деревенские одеяла, ставил корзинку с провизией, откуда торчало горлышко бутылки зеленого стекла, с домашним аквавитом. Констанца устраивалась в телеге, с тетрадью и карандашом. Степан ласково говорил невысокому, горному коньку Эйриксенов: «Дорогу ты знаешь, милый».

Озеро Мьесен было слишком холодным. К тому же, как смеялся Степан, на плоскогорье все было видно, как на ладони. Кроме фермы Эйриксенов у озера никаких построек не стояло, но Степан замечал:

– Лесное озеро лучше. Более уединенное место… – вокруг чистой воды теснились сосны. Пахло жаркой, летней смолой, сладкими ягодами, звенели комары. На поросшем густой травой берегу трещали дрова, в костре.

Констанца боролась с течением, слыша треск разбившейся лодки:

– Тогда, в первый раз, мы тоже в лодке были. Мы смеялись, что могли в море оказаться. В лесное озеро, Степан меня на руках заносил… – она почувствовала ласковые губы, пониже уха, ощутила крепкую руку, поддерживающую ее:

– Плыви, не бойся. Я здесь, я с тобой, Констанца… – та же рука сейчас помогала ей:

– Плыви, плыви, тебе нельзя умирать. Ты один раз пыталась, но то была трусость. Ты не имеешь права погибать, ты нужна Степану… – Констанца не знала, чья субмарина перед ней. До берега оставалась примерно миля, руки устали. Она разозлилась:

– Какая разница. Пусть это американцы, я все равно убегу. И, разумеется, я не скажу, кто меня вывез из Лос-Аламоса… – она понимала, что начальство миссис Анны обо всем догадается, но другого выхода у нее не оставалось.

– Я не доплыву до берега… – Констанца сжала зубы, – черт с ним… – на лодке включили прожектор. Мертвенный свет метался по воде залива, выхватывая из темноты остатки разбившейся лодки. Подождав, пока луч доберется до нее, зажмурившись, еле удерживаясь на воде, Констанца замахала руками.

На стальном столе остывала легкая, алюминиевая чашка хорошо сваренного кофе. Вежливый человек, в штатском костюме, принес пакет с чистой, сухой одеждой. Констанца никогда не обращала внимания на такие вещи, но и юбка и джемпер оказались приятной, мягкой шерсти:

– Кашемир, – вспомнила она слово, – тетя Юджиния всегда выбирала кашемир. Лаура и Тони тоже итальянский кашемир носили… – ее снабдили нейлоновыми, американскими чулками, изящными мокасинами, ловко севшими на ногу:

– У них есть мои мерки, – поняла Констанца, – откуда… – человек забрал ее мокрые джинсы и рубашку: