А. Сахаров (редактор) - Екатерина Великая (Том 2)

– Прекрасно, Сегюр. А он?

– Князь стал уверять, что я мало знаю вашу страну. И затем спросил, как я думаю, почему на западе монархи занимают трон один за другим, наследуя без всяких смятений, а в России иначе? Пришлось указать на простую вещь: порядок наследования у нас твёрдо определён: трон получают только сыновья и старшие в роде. Не иначе. В этом главная разница между древними, произвольного характера, монархиями и новыми, где введён строгий правовой порядок. В этом – залог развития народа. Там же, где государь по своей воле может избрать наследника, всё неустойчиво, сомнительно. Тут полный простор честолюбию, козням, заговорам…

– Вы так сказали, Сегюр?

– Я говорил правду, государыня. Князь мне ответил, что в России к этому привыкли… Обычай – тиран. Изменить что-либо можно лишь с опасностью для самого себя. Кроме того, он заметил, что русские предпочитают иметь на престоле юбку, чем мундир. Тут уж я возражать не стал! Вот приблизительно, о чём и шли речи у нас всё время…

– Благодарю, Сегюр. Так вы уезжаете скоро? Жалею. Говорю от души. Передайте вашему королю, что я желаю ему счастья. Желаю, чтобы доброта его была вознаграждена, чтобы исполнились все его намерения, прекратилось зло, приносящее ему столько печали… Чтобы Франция возвратила себе всю прежнюю силу и величие. Надеюсь, это будет в пользу мою, в пользу России… и во вред нашим всем врагам! Знаете, мне грустно расставаться с вами именно теперь, Сегюр. Лучше бы остались вы здесь, со мною, чем подвергаться там опасностям, которые могут принять размеры, каких вы и не ожидаете!

Говоря это, Екатерина глядела вдаль, словно ясно видела там грядущую судьбу потрясённой Франции…

– Франция в опасности, вы говорите, государыня… Я – французский дворянин…

– Молчите. Мне представляется нечто иное. Мне думается, перед вами – особые пути, граф… Ваше расположение к новой философии, наклонность к свободе… Всё это заставит вас держать сторону народа в его споре с дворянством Франции. Мне это будет досадно. Я была и останусь всегда аристократкой. Это – мой долг, моё ремесло. Никогда бы я не отреклась от своих вековых прав, как это сделало на днях феодальное французское дворянство… Подумайте: вы найдёте вашу страну, охваченною опасною горячкой…

– Я сам опасаюсь, государыня. Поэтому и обязан скорее вернуться туда…

– Вижу, вас не удержать. Постараемся хотя задержать подольше. Но вот идут мои внуки. Узнаем, чего они хотят от бабушки?.. Слушайте, пока мы спорили, я всё думала о речах моего сына. Он тоже непреклонен… неисправим. И многое готов изломать, если ему дать волю. Многое повернул бы назад… если бы… Ручаюсь и я: этого не будет… ни при мне, ни при великом князе, Александре, внуке моём… [125]

– Как, государыня, разве вы задумали?.. Решили?..

– Потом. Это я так… не то, что хотела… Сюда, дети!.. – по-русски, громко заговорила она. – Мы кончили разговор. Что хотите? Я слушаю вас…

И с ласковой, доброй улыбкой двинулась навстречу обоим внукам, которые издали выжидали минуту, когда можно будет подойти к своей державной, нежной бабушке…

Блестящим фейерверком закончился весёлый воскресный день в полуосаждённой врагами столице.

Никто не знал, что готовит новое утро на полях битв. Чего можно ждать здесь, под кровом обширного царскосельского дворца?

А здесь утро понедельника началось очень бурно.

Очередной докладчик, генерал-майор, статс-секретарь Попов ещё сидел перед государыней и своим вялым голосом излагал военные дела, а в приёмной ждали ещё два-три человека, когда Захар появился из маленькой двери, ведущей на половину, отведённую для фаворита и теперь занятую графом Дмитриевым-Мамоновым.

Государыня, даже не дождавшись, пока старый слуга подойдёт и шепнёт, в чём дело, кивнула головой Попову, и этот толстоватый, нескладный, широконосый человек пятидесяти пяти лет вскочил и удалился из покоев так быстро и легко, как будто его несло ветром…

– Граф там? Проси! – сказала императрица Зотову.

Быстрыми, нервными шагами вошёл фаворит.

Дверь как бы сама собою плотно заперлась за ним.

– С добрым утром, мой друг! Хорошо ли почивал? Как чувствуешь себя? Судя по лицу, нездоровье вчерашнее не отошло. я велю позвать к тебе Роджерсона, не правда ли? Он всегда удачно помогает тебе… Ну, садись, говори, с чем пришёл.

Мамонов послушно сел, но не мог, очевидно, сразу заговорить.

Невысокий, стройный, с лёгкой наклонностью к полноте, фаворит был очень красив лицом. Томные, продолговатые, лучистые глаза то загорались, то потухали под густыми ресницами, красиво обрамлённые тонкими бровями редкой правильности. Невысокий, но хорошо развитой полукруглый, открытый лоб гармонировал с общим правильным мягким овалом лица. Черты, немного мелкие для мужчины, поражали законченностью, тонкостью, влекли каким-то особым своим обаянием. Матово-бледное, чистое лицо оживлялось нежным, лёгким румянцем щёк. Резко очерченные ноздри римского носа, безукоризненная излучина красных, слегка пухлых, женски капризных губ, розовые, небольшие уши, выглядывающие из-под пудреных буклей модной причёски, – всё это останавливало взоры. И во всём лице был какой-то свой характер, что-то лёгкое, неуловимо женственное, что могло и должно было очень нравиться именно такой твёрдой, мужественной женщине, как Екатерина Великая.

По-женски красивы были и руки у графа: выхоленные, снежной белизны, с розоватыми, отточенными в виде миндалин ногтями, они, казалось, ждали поцелуя… и часто осыпала их этой лаской подруга фаворита в нежные минуты любви и страсти.

В любимом, красном бархатном кафтане, перехваченном орденской широкой лентой, с пудреными волосами, в белых атласных коротких штанах с пряжками, с орденами, украшенными крупными бриллиантами, висящими на шнуре из низаных больших жемчужин, – в этом виде он походил на ожившую фигурку из севрского фарфора красивой, стройной женщины.

Даже в эту минуту, имея полное основание ожидать, что не с добром пришёл к ней этот «писаный красавчик», залюбовалась им невольно Екатерина и, расхаживая по комнате, почти не сводила глаз с этого лица, прекрасного по-прежнему, но словно измятого, обрюзглого слегка.

Такое лицо бывает именно у женщин, если они проводят ночь в любви, не щадя сил, или долго рыдают от настоящей, мнимой ли измены своих друзей.

У графа глаза на самом деле были красны и заплаканы. Но он, видимо, стыдился своей слабости и решил крепиться, выказав приличные своему полу, положению и летам мужество и решимость.

Но это казалось легко осуществить там, у себя, в роскошно убранных покоях, не имея перед глазами мощной фигуры Екатерины, не встречая пытливого и в то же время строгого, чуть ли не угрожающего взгляда знакомых, голубых, теперь потемневших сверкающих глаз.