Александр Сегень - Невская битва. Солнце земли русской

Тревога росла и по причине дурных знамений — то целую седмицу в небесах являлась непомерно огромная хвостатая звездяга, рекомая кометою; то засуха все лето жгла леса и болота, так что дымом заслоняло небо и невозможно становилось дышать; то в Клещине озере объявлялось странное чудовище, хвостом переворачивающее лодки рыбаков и по ночам истошно хохочущее. И много еще чего такого случалось, о чем суеверные тотчас говорили как о признаках приближающегося конца света, и на исповедях приходилось частенько повторять одно и то же — чтоб боялись не самого пришествия Грозного Судии, а чтоб боялись своего собственного неприуготовления к Страшному Суду Божию.

Когда княжичу Александру исполнилось шесть лет, его отец, Ярослав Всеволодович, прославился ратными и душеполезными деяниями — разбойников литовских наказал в битве близ Усвята, умертвив их более двух тысяч, взяв в плен их главарей и освободив наших пленных. Затем, о другой год, ходил в Сумейскую землю [5] Сумейская земля (Сумь и Емь) — Финляндия. на самый северный ее край, где жили дикари-самоеды, вразумлял их и многих привез пленными в Новгород для очеловечения; а после того с помощью многих священников и без применения силы в Корельской земле крестил жителей, уже готовых к принятию Христова света и радостно вошедших в число народов, познавших благодать.

Тогда же случились в один год две важные смерти. В татарах помер их вождь Чингисхан, а на Руси не стало родного деда Александра по матери — Мстислава Удалого, и если там, за пределами, были иные громкие военачальники, то Земля Русская продолжала слабеть в раздорах. Но когда заводились разговоры об этом, у монаха Алексия так и рвалось слететь с языка — Александр! Он мечтал о нем как о будущем величайшем витязе, слава которого во сто крат превзойдет хвалу и удаль Мстислава.

Жалко было ему, когда восьмилетнего Ярославича увезли в Новгород и посадили там княжичем-наместником вкупе со старшим братом, десятилетним Федором. Доселе Алексию хоть иногда удавалось повидать княжича-солнышко — то в лесу или в поле при прогулках и на первых охотничьих навыках, а то и приведут в монастырь перед праздничком. Теперь же только слухами о нем приходилось кормиться. И тревога грызла — Ярослав-то разругался с новугородцами, оттого и покинул их, оставив вместо себя двоих недорослых наместничков. После Николы зимнего их вернули — в вольном граде вспыхнуло восстание, стали бить всех приверженных Ярославу, и Всеволодович едва успел спасти сыновей своих из огня новгородского буйства.

Два года Александр и Федор жили в Переяславле среди земляков, и Алексий снова частенько видывал того, о ком знал, что ему суждено стать спасителем и сохранителем Земли Русской. Он-то знал, но другие ничего не предвидели в Александре. Говорили о нем, что излишне скромен, даже застенчив, в молитвах радетель, а в ратном возрастании пока не очень-то.

О татарах слухи стали понемногу стихать. Говорили, что новым хаганом у них выдвинулся какой-то Угадай и что он пуще озабочен завоеваниями в Синь-стране, сиречь в Китае, нежели походами на Русь.

Новгородцы за два года отрезвели умом и вновь призвали к себе княжить Ярослава. Тот отправился к ним с Федором и Александром сразу после Рождества Христова, а ко Крещенью вернулся в Переяславль один, опять оставив птенцов в чужом гнезде на ветру.

Летом пришли известия, что голод в Новгороде свирепствует люто, потому как ранний мороз истребил все озимые, да еще и страшным пожаром сожран весь Славянский конец Новгорода [6] Районы Новгорода назывались концами — Неревский конец, Славянский конец, Людин конец и т. д. , люди тонули в Волхове, спасаясь от огня, и кто не умер от глада и пожара, находил смерть в воде. Едва вновь не свалили всю вину на Ярославичей, и отцу их пришлось ехать в Новгород усмирять смуту. Алексий молил Бога, чтоб Александра возвратили в Переяславль, но этого не случилось, шли годы, а свет-княжич оставался на берегах Волхова, и говорили о нем, что он там прижился, примирился с тамошним человечьим буреломом, его полюбили никого не любящие жители вольной северной столицы, полюбили и слушаются, хотя ему совсем мало лет. Федор не пришелся им по сердцу, и он часто отлучался в разные походы, лишь бы не сидеть в тени Святыя Софии. По исполнении пятнадцатилетнего возраста Федора привезли в Новгород женить, готовить к свадьбе. Наварили медов до двухсот видов, наготовили кушаний небывалое количество, и уж привезли невесту, когда несчастный юноша внезапно скончался от неведомой скоротечной болезни, и, конечно же, в Переяславле не оставалось сомневающихся в том, что ихнего дорогого Федюшку отравили проклятые вольнолюбцы новугородские.

Горемычный Ярослав, похоронив старшего сына и приехав вскоре в родной Переяславль, приходил к Иадору на исповедь. Тайну исповеди, конечно же, игумен не раскрыл, но обмолвился:

— Убивается пуще возможного.

— А как там Александр? — спросил Алексий.

— О нем беседы не было, — задумчиво ответил Иадор и в тот же вечер за трапезой повелел прочесть вслух житие Бориса и Глеба, которое и без того в обители знали наизусть.

Но, когда стали читать, оно показалось теперь небывало пронзительным, особенно когда дошли до стенаний Глеба по погибшему брату: «Лучше бы мне умерети с тобою, нежели жити в сем житии одному, осиротевшу без тебя. Аз думал увидать твое ангельское лице. И се, какое горе постигло мя! Лучше я желал бы умерети с тобою, господин мой. А теперь что делать мне, умиленну и скорбящу о твоей красоте и о глубоком разуме отца моего? О милый мой брате и господине, ежели ты получил дерзновение от Бога, моли о мне унылом, дабы и я сподоблен был ту же смерть прияти и жить с тобою, а не в свете сем, прельщений полном!»

Алексия так и прожгло насквозь — о нет! Не дай Бог, чтобы сбылось с Александром то же, что и с Глебом по кончине Бориса; пошли ему, Господи, крепости души и тела для одоления мечтаний смерти.

И на сей раз сбылась его молитва: Александр не ушел к брату своему в небесную обитель, подобно Глебу, ушедшему следом за Борисом. Он окреп мышцею, и уже не говаривали о нем, что токмо молитвенник он. В другой год по кончине брата, весною, пятнадцатилетний Александр Ярославич впервые ходил вместе с родителем в ратный поход на проклятого немца. Победа была одержана славная, земли за Чудским озером освобождены полностью, а сами немцы заключили такой мир, какого от них потребовал победитель. О юном Александре говорили, что он даже участвовал в сече, но потом эти слухи не оправдались.

Алексий один знал, кто настоящий победоносец, — только благодаря присутствию в походе сына Ярослав одолел немчуру.

В тот же год летом Ярослав и литовцев побил под Русой. И вновь при нем был сынок. И теперь уж мало осталось в Новгороде недовольных ими. Тех, кто любил немца, совсем изгнали, а большинство ретивых новгородцев славили отца и сына. Честь, оказанная им, дошла до того, что отныне новгородцы признавали наследное владение Ярославом и Александром их городом. Вот какой радостью великой сменилось тяжкое горе.