Павел Загребельный - Изгнание из рая

- Так что у вас, товарищи? - спросил Гриша, с трудом удержавшись от того, чтобы не назвать их лимитрофами.

- Безобразие! - закричали лимитрофы.

- Показательное село, а что здесь творится!

- Обманщики!

- Проходимцы!

- Беззаконие!

- Мы этого так не оставим!

- Найдем на вас управу!

- Так, - подытожил Гриша. - Все прекрасно, дорогие товарищи. Вы меня видите впервые, я тоже впервые имею удовольствие и честь видеть и слушать вас. Нельзя ли изъясняться более понятно?

Только после этого лимитрофы малость успокоились, вперед выступил самый упитанный и степенно промолвил:

- У вас тут построен пруд.

- Точно, - подтвердил Гриша.

- Во всех газетах расписали его необычную форму, площадь зеркала, предполагаемые прибыли от рыборазведения, от карпов, толстолобиков, амуров и даже бестера.

- Расписали, - согласился Гриша.

- Мы бросили свои дела, хотя все мы занимаемся очень ответственными делами, и приехали сюда.

- Ага, приехали.

- Чтобы проверить и убедиться.

- Предположим, - сказал Гриша.

- Вы что, сомневаетесь?

- Да нет, я пытаюсь вникнуть в суть.

- Какая суть? - снова беспорядочно закричали лимитрофы. - Какая суть, если тут сплошной обман.

- Прошу точнее, - напомнил Гриша.

- Точнее, - снова взял слово уполномоченный лимитрофов, - точнее вот: перед прудом кто-то поставил шлагбаум и мы не смогли проехать машинами...

- Пешком можно, - подсказал Гриша.

- А пешком - нас заставили покупать билеты на право ловли рыбы в пруде. Три рубля билет.

- Наверное, так решило правление колхоза, пруд принадлежит им, заметил Гриша.

- А рыба где? - закричали лимитрофы. - Неделю ловим, каждый день платим по три рубля - и хотя бы тебе рыбий глаз!

- За рыбу я не отвечаю, - объяснил Гриша. - Что же мне - нырять в пруд и нацеплять вам на крючки карпов?

- Дело в том, - угомонив своих, сообщил старший лимитроф, - что там нет никакой рыбы вообще. Не запускали еще и мальков. Мы были в конторе колхоза, там ничего не знают. Вы, как представитель власти, отвечаете за то, что у вас происходит. Найдите того человека и...

Но искать никого не пришлось, потому что открылась дверь и собственной персоной встал на пороге Рекордя в новеньком джинсовом костюме, покручивая вокруг пальца ключики от отцовского "Москвича".

- Вот он! Вот! - кинулись к нему лимитрофы с намерениями далеко не ангельскими, но Рекордя отмахнулся от них, будто от мух, и через их козырьки спросил Гришу:

- Что нужно здесь этим дармоедам?

- Это ты продавал им билеты на ужение? - спросил Гриша.

- Не билеты, а лицензии.

- Так в пруде еще нет рыбы.

- А какое мне дело? Я уполномоченный добровольного общества охотников и рыбаков. У меня жетон. Имею право на все водоемы местного значения реализовать лицензии. А у этих есть какие-нибудь документы? Почему они в рабочее время сидят возле нашего пруда? Вызови милицию, пускай пошерстит их малость!

- Да оно и в самом деле, - сказал Гриша. - Товарищи, прошу предъявить...

"Товарищи" попятились к дверям.

- Дружнее, дружнее, - подбадривал их Гриша, - да не к дверям, а сюда, ко мне. Или, может, вы того?.. Может, вы в самом деле лимитрофы?

- Лимитрофы? - крикнул кто-то из рыбаков. - Что это такое? Это оскорбление! Мы!..

- А кто же вы такие? - засмеялся им вслед Гриша, а Рекордя посоветовал: - Исчезни и больше не попадайся мне на глаза.

- У меня - жетон!

- Исчезни вместе с жетоном и с дружком своим Беззаботным! Я еще в район позвоню!

- Подумаешь, начальство! - пробормотал Рекордя, вертя ключиками уже не от себя, а к себе.

Ганна Афанасьевна принесла еще ворох бумаг, и Грише уже было не до Рекорди.

Он углубился в официальные бумаги и только теперь наконец спохватился: что же это с ним, и как, и почему? Сон или смех, смех или сон, и откуда на него такое наваждение?

Бумаги ужаснули его количеством, размерами, угрожающим тоном, загадочностью, а более всего - ненужностью. Белые и синие, красные и рябенькие, узенькие и широкие, как стол, тонкие до прозрачности и жесткие, как обложки, разграфленные и разрисованные, с главами и параграфами, с пунктами и подпунктами, с правилами и исключениями, срочные и длительного действия, однодневные и рассчитанные на перспективу; бумаги с требованиями, напоминаниями, предупреждениями, вопросами и призывами, просьбами и угрозами. И все это сыпалось на головы мизерного аппарата (председатель и секретарь!) сельского Совета от организаций доминирующих и контролирующих, регулирующих и координирующих, перворазрядных и подчиненных, консультативных и декларативных, престижных и странных...

Смех и горе! Гриша хотел подбежать к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но вовремя вспомнил о босой оппозиции. Неужели сидят до сих пор?

- А нет ли здесь, Ганна Афанасьевна, такой бумаги, в которой бы спрашивали, над чем смеются на нашей территории, и чтобы поквартально, а то и по месяцам? - обратился он к секретарю.

- Да что вы, Григорий Васильевич! - испугалась Ганна Афанасьевна. Разве такое возможно?

- Значит, нет? Жаль. А то бы мы ответили... Ну, ладно. А катушка ниток десятого номера у вас найдется?

- Можно посыльного в сельмаг направить.

- Попросите, пускай купит. Вот деньги. Брал для обеда, но, вишь, пообедать мне сегодня не удалось...

- Надо делать перерыв, - посоветовала Ганна Афанасьевна.

- Забыл.

- Завтра я вам напомню.

- Благодарю.

Ганна Афанасьевна ушла, а в кабинет проник неслышно, будто чума, товарищ Пшонь.

- По-моему, я вас не вызывал, - сказал Гриша.

- А я сам пришел.

- Недавно же виделись.

- Это было вчера.

- Вы там уже успели вступить в конфликт с директором школы?

- Не я, а он со мной вступил в конфликт! Но не на того напал! Я ему не колокол! Я никому колоколом не буду! Я не позволю!

- Колоколом? - Гриша ничего не понимал. - Каким колоколом? По-моему, вы морочите мне голову.

- Ага, морочу? А вы знаете, кто я такой? Вы думаете я - Пшонь? Просто какой-то негодяй перекапустил нашу прославленную фамилию. Я ведь не Пшонь, а Шпонька!

- Шпонька?

- Гоголя в школе проходили?

- Гоголь - бессмертный.

- А раз Гоголь, то и все его герои бессмертны.

- Так вы - Иван Федорович? - Гриша даже встал и отошел подальше от этого мистического человека. - Сколько же вам лет? Сто пятьдесят, двести?

- Столько, сколько есть. И не Иван Федорович, а Кузьма Кондратьевич, а отец мой был Кондрат Федорович, а дед - Федор Иванович, а прадед - Иван Федорович. И все Шпоньки! У прадеда перепутали буквы, а у деда отрубили кусок фамилии, и получился Пшонь, но я найду! Я им не колокол!

Тут Гриша попытался вспомнить рассказ Гоголя "Иван Федорович Шпонька и его тетушка", и в голове у него в самом деле что-то такое протуманилось про сон Ивана Федоровича, когда тому примерещилось, будто его тетушка уже и не тетушка, а колокольня, а его самого тянут на колокольню, потому что он колокол. "Я не колокол, я Иван Федорович!" - кричит Шпонька. "Да, ты колокол", - говорит, проходя мимо, полковник Н-ского пехотного полка, в котором Шпонька дослужился до майора и из которого его выгнали за тупость и подлость.