Идрис Базоркин - Из тьмы веков

Солнце ударило в белое лицо Байсагурова. Вытянувшись, он лежал на бурке, закрыв глаза. Рядом валялся подкинжальный ножичек, перерезанный жгут с ноги, трубка, записка…

— Доктора! — крикнул Бийсархо.

Люди кинулись за доктором. Но старик уже сам бежал сюда… Он взял Байсагурова за руку. Поднял записку, прочитал: «Калекой не мог…» Старик встал, пожал плечами, задумался.

— Да… Понять это можно… Но оправдать — никак! Фанфаронство! — И торопливыми шагами побежал к другим палаткам, где его ждали.

Ингушский полк отличился. Ингушский полк не расформировали. Никто не говорил о том, чего ему и другим полкам стоил разгром «Железной дивизии». Не говорилось, что стало бы с полком, запоздай к нему на помощь все три бригады и артиллерия. Победа искупала все. Убитых всадников под пение муллы, звуки траурного марша и троекратные ружейные залпы закопали в братские могилы. Живых через одного поздравили с наградой. Сотню Байсагурова передали произведенному в штаб-ротмистры Бийсархо.

Даже Мерчуле, который в этот день едва передвигался за полком с тяжелой мигренью, был пожалован орденом.

А двух кавалеров георгиевского оружия: Байсагурова и его лучшего друга, командира второй сотни Бека Борова — после короткого прощального слова в цинковых гробах отдельным вагоном отправили домой, на Кавказ.

Сопровождали покойных раненный в плечо Орци и в полном здравии маркитант Чаборз.

Орци ни за что не хотел уезжать, оставлять брата. Но с Калоем трудно было спорить. Он решил, что один из них должен сопровождать Байсагурова, а так как Орци был ранен, то и ехать ему.

Новый командир сотни не возражал. Он боялся и терпеть не мог Орци. А тут представился случай не только избавиться от него, но и заткнуть ему рот, втянув самого в спекуляцию оружием.

В углу вагона, под брезентом и бурками, стояли два гроба, наполненные винтовками и патронами. Перед самым отходом поезда Бийсархо незаметно приписал в сопроводительном документе к фамилиям отправляемых на родину убитых офицеров фамилии двух «геройски погибших урядников».

Фронт продвигался вперед, и поредевший Ингушский полк отвели в село, где он ночевал перед последней атакой.

Все видел Калой за годы войны — убийство, контузии, болезни, даже самострелы. Но такого, как сделал Байсагуров, никогда. Калой был потрясен. Он думал, пытался доискаться причины, но, как ни прикидывал, не мог найти. Не мог оправдать его, не мог отыскать в этом «ума». А ведь Байсагуров не был глупым! Значит, что это? Все та же гордость? Желание быть лучше всех, красивее всех, счастливее всех? Значит, все мысли, все заботы всегда о себе?..

Калой сам не знал, как и за что привязался он к командиру. Он и сейчас, будь в его власти, ни за что не дал бы ему умереть! Но когда наконец он понял, что жил и умер его друг себялюбцем, он совсем освободил свою душу от этого человека.

Через несколько дней выяснилось еще одно обстоятельство, показавшее, как бессмысленно было рвение Байсагурова «кровью смыть позор» с Ингушского полка. Оказалось, что полковую кассу ограбили вовсе не ингуши, а три преступника-мингрельца, которых Мерчуле принял на свой риск не через маршевый эскадрон. Один из них во время дележа награбленного убил своих товарищей и скрылся, прихватив все деньги.

Узнав об этом, Калой еще раз подумал о Байсагурове и горько улыбнулся.

Как-то в полк приехала никому здесь не известная девушка — сестра милосердия. Искала она четвертую сотню. Ее привели к Бийсархо.

Когда она спросила, как ей увидеть ротмистра Байсагурова, Бийсархо, бросив на нее мимолетный взгляд и сделав мгновенный вывод, что с такой женщиной Солтагири ничего, кроме официальных отношений, иметь не мог, спокойно, как и полагалось фронтовому волку, для которого смерть — дело обычное, с наигранной грустью сказал:

— К сожалению, должен вас огорчить… Его вы уже никогда не увидите!

У незнакомки расширились глаза… Руки поползли к воротнику.

— Как мне понять вас?..

В ответ Бийсархо, читавший какую-то газету, не глядя на нее, небрежно бросил:

— Как понять? Убит. Вот как. Тут и понимать нечего.

Разговор этот происходил во дворе, где жил Бийсархо. Всадники издали наблюдали за ними. Приезжая попыталась уйти, сделала шаг, другой, а потом медленно опустилась на землю…

Оторвавшись от газеты, Бийсархо увидел девушку на земле. Серые, без кровинки губы… вокруг них капельки пота…

— Что с вами? — Он кинулся, чтоб помочь ей, но она не могла подняться.

— Не беспокойтесь… — пробормотала она. — Сейчас пройдет…

По знаку командира всадники взяли ее на руки, отнесли в дом и уложили на топчан.

— Кто вы? Простите, ваша форма… Я думал, вы просто из санитарных работников…

Видно было, что девушка старалась сдержать слезы… Больше всего не любила Вика мелодраму.

Нет, она не расплакалась, не стала причитать. Вздрагивали губы, но она знала: это пройдет… Она попросила воды. Выпила. Сунула мокрый платок на сердце.

— А вы кто? — спросила она, когда ей стало немного легче.

— Я друг Солтагири… Мы вместе с первого дня войны… — бормотал Бийсархо. — Я допустил бестактность. Но, знаете… право, он мне был чересчур дорог… И мне просто надоело пустое любопытство многих…

— Вы Соси? — спросила Вика.

— Да, — ответил Бийсархо. — А откуда вы знаете? Он мне никогда не говорил о вас…

Вика достала из кармана гимнастерки письмо и подала Бийсархо.

— Читайте… Теперь можно… Вы многого не знали, а я знала… Я рвалась сюда… Я б его спасла! Но он такой… Он не разрешил… даже свидания!

Пока Бийсархо читал, Вика окончательно взяла себя в руки, села. Возвращая письмо, он посмотрел на нее, и в этом взгляде было не только любопытство, но и уважение.

— Скажите, какая вещь!.. А мы ничего не знали…

Вика печально улыбнулась.

— Я понимала… — сказала она. — Он боялся, что вы засмеете его… за меня… — Бийсархо мысленно согласился с ней — так это, наверно, и было бы — и не мог найти слов, чтобы солгать ей… Такая все равно поймет! — Все вы его знали, — продолжала она, — как смелого, сильного, волевого… А я — еще и слабого и сердечного… Я так просила его, так просила!.. Пусть бы остался какой есть!.. А он хотел быть только блестящим!..

Вика говорила. И было видно, что это облегчало ее горе. Потом она попросила Бийсархо рассказать все, что он мог вспомнить о нем, о последних днях, последних часах его…

И Бийсархо рассказывал много, хорошо. Невольно речь его зашла и о Калое. Вика захотела увидеть солдата, который был рядом с Солтагири в последнем бою.

Калоя позвали.

Когда он вошел. Вика оглядела его, словно на нем что-то должно было сохраниться от того рокового дня, и невольно подумала: «Ну как же ты, такой… и не сберег мне его, не спас…».