Сергей Максимов - След грифона

– Я сразу поняла, что это ты, – не поздоровавшись, с порога сказала Ася.

– Здравствуй. Да, это я, как видишь.

– Рада видеть тебя живым и здоровым.

Несмотря ни на что, он не мог не любоваться ею. Казалось, она стала еще более красивой. Собственно, так оно и было. Он знал ее совсем девочкой, затем барышней-подростком, потом привлекательной девушкой. И вот перед ним была молодая и очень красивая женщина. До безумия знакомая, до сумасшествия желанная и непоправимо теперь чужая.

– Пожалуй, что можно и уходить. Я по-прежнему люблю тебя. Этот недуг мне только и остается, что доверить времени и Богу, – сказал Суровцев, и теперь уже бледность стала заполнять его лицо. «Странная схожесть с боем. Сначала волнение, а затем кажущаяся замедленность происходящего и холодное спокойствие», – подумал он, все более бледнея.

– Подожди, – порывисто вырвалось из уст Аси.

Она тоже видела перед собой другого, прежде незнакомого ей мужчину. За год разлуки с ней он стал другим. И этот другой, теперь мало ей знакомый Сережа нынешний, нравился больше, чем тот, с которым она рассталась год назад. Он стал по-мужски красив. А ничем не заменимое и достаточно редкое человеческое качество, называемое благородством, буквально исходило от него. Она вдруг явственно поняла, что такого мужчины, у нее никогда в жизни больше не будет. Она не желала с этим мириться и потому не хотела так резко и безвозвратно расставаться.

– Подожди, – повторила она. – Ты даже представить не можешь, что ты для меня значил и значишь!

– Это уже не столь и важно, – ответил он.

– Твои стихи у меня постоянно переписывали все знакомые барышни, – совсем невпопад сказала Ася.

Суровцев грустно улыбнулся в ответ:

– Послушай и такие стихи. Это верлибр. Слушаешь?

– Да.

– Каждый мужчина должен уметь сказать себе без истерики и надрыва. Просто, как поставить диагноз: «Эта женщина меня больше не любит!»

Он встал. Подошел к ней. Нежно взял ее руку и так же нежно поцеловал в поклоне ее холодные пальчики.

– Прощай, – тихо произнес он, выпрямившись.

Несколько секунд он смотрел своими голубыми глазами в ее зеленые, точно старался их запомнить. Затем весьма обыденно повернулся и вышел, оставив женщину одну. «Это не так! Точнее, не совсем так!» – хотелось крикнуть Асе в ответ на его слова. Но своим поведением он не оставил ей ни одного шанса что-то изменить. Он оказался неожиданно цельным человеком. Он не устраивал сцен ревности, не упрекал ее и даже ни разу не повысил голоса. Мало того, признался в любви и при этом ушел. Ушел, и это было ей понятно, навсегда.

Вечером на квартире тетушек Сергея был обыск. Руководил им Павел Железнов. Вел он себя неожиданно корректно. Спросил и о племяннике, но, как показалось обеим тетушкам, скорее для порядка, чем с желанием найти и арестовать Сергея. Так оно и было, потому что накануне ему было сказано самым безапелляционным тоном: «Если ты хотя бы пальцем тронешь моего бывшего жениха, я от тебя уйду навсегда. Так и знай!» Сам факт этого обыска и дальнейшие события говорили о том, что у чекистов был свой агент в офицерской организации. Они знали о человеке, прибывшем в Томск с юга России.

На смену апрелю пришел май, и 29-го числа подпольная организация офицеров под давлением Анатолия Пепеляева решилась на вооруженное выступление с целью свержения власти большевиков. Действия мятежников отличались такой неорганизованностью, что трудно было даже представить. Захватить ключевые объекты города, такие как телеграф, телефонная станция, вокзалы, они не смогли. Выступили не одновременно. Везде их встретили ружейным и пулеметным огнем. Потеряв одного человека убитым и более десятка ранеными, офицеры отступили. Но и большевики не смогли уничтожить организацию.

Через день, 31 мая, на всем протяжении Транссибирской магистрали от Пензы до Владивостока восстал против большевиков многотысячный Чехословацкий корпус.

Сформированный из военнопленных стран – союзниц Германии, корпус предполагалось использовать на европейском театре военных действий против Германии. По условиям Брестского мира корпус должен был двигаться во Владивосток, оттуда во Францию и уже в составе союзных войск вступить в войну с Германией. По требованию немецкого посла Мирбаха кровавый истерик русской революции Троцкий отдал приказ разоружить чехов. Так называли и венгров, и румын, и сербов с хорватами, которые были в составе корпуса. Чехи подчинились, оставив на каждый эшелон по 150 винтовок и несколько пулеметов. Этого Москве показалось мало. Последовал приказ остановить все эшелоны, разоружить чехов окончательно и водворить в концентрационные лагеря. Не захотелось чехам в лагеря. Не поняли они Совет народных комиссаров, и за несколько дней от советской власти в Сибири остались, как говорится, рожки да ножки...

Томские большевики, в основном начальство, не дожидаясь второго выступления офицерского подполья, погрузились на два парохода и отбыли в неизвестном направлении. С одним из этих пароходов покинул город и чекист Павел Железнов. Как моряк, он был одним из ответственных за эвакуацию по воде.

После переворота Пепеляев занял должность начальника Томского гарнизона и приступил к формированию Средне-Сибирского корпуса. Командуя созданным им корпусом, за три летних месяца он с боями проделал путь в три тысячи верст от Томска до Забайкалья, где на станции Оловянной соединился с казачьими частями атамана Семенова. Среди 3793 офицеров, составлявших 58 процентов от общей численности этого соединения, был и Александр Александрович Соткин. Вместе с Пепеляевым он проделал этот путь, и судьба его сделала очередной резкий поворот.

Трудно сказать, чем могли бы закончиться для Соткина и Ахмата эти события начала лета. В течение недели в Томске было арестовано не менее десяти человек из руководства города, а также несколько работников городского управления НКВД. В городе работала большая группа сотрудников краевого управления НКВД, специально прибывшая из Новосибирска в Томск. По городу прокатилась волна арестов, как это было в 1937 году. Также было проведено несколько крупномасштабных облав и таких же масштабных обысков в Заисточье и Черемошниках. Два самых криминальных и неблагополучных района города были прочесаны чекистами и милицией несколько раз. Томичи сначала думали, что пошла еще одна волна репрессий, но спустя неделю в городе опять заговорили о золоте Колчака.

Как это было двадцать лет назад, Александр Александрович Соткин почувствовал, что его снова, как волка, обложили со всех сторон. Уголовный мир очень быстро связал аресты, облавы, обыски, а также разговоры о золоте с появлением в Томске Соткина. Соткин понял, что уголовники его сдадут органам без зазрения совести, чтобы купить относительный покой. И кровавый разговор с ворами был впереди. Но всем скоро будет не до мифического золота. Ну нашли слиток у кого-то из начальства! Ну опять было изъято при обысках сколько-то золотых монет царской чеканки! Кто сказал, что это и есть легендарное золото адмирала Колчака? Мало, что ли, коммунисты-руководители понахапали за прошедшие годы? Цыгане. Уголовники. Да мало ли к кому в руки могло попасть большое количество золота! Всполошились. Нашли повод.