Алексей Румянцев - Я видел Сусанина

Восстаний без жертв не бывает. Лилась кровь насильников-угнетателей, но лилась и кровь восставших. Пламя, дым, набаты; вознялся огнем хлебный торг, затем крыши посада. В кремле спалили приказную воеводскую избу со всеми ее бумагами. Воротные стрельцы кремля, примкнув к мятежу, сумели захватить почти все башенные пушки «с зельем» — пороховыми припасами к ним. Стрелецкий сотник Степан Жабин бежал спозаранок за реку, в монастырское сельцо Шунгу. Воевода Мосальский, переодетый дворовым, тоже пытался бежать.

В проулке его схватили:

— Посто-ой, ряженый!

Стащили драный армяк, под которым оказалась шелковая голубая рубаха. Так в рубахе и привели на торг, на расправу:

— Дорого ль продал себя шляхте?

— Говори, — пытали его, — кто царь-вор в Тушине?

— Для ча крест Дмитряшке-вору понуждал целовать?

Мосальский сознался под плетью, что лжецарь Димитрий — всего лишь беглый поп Сенька с Арбата, что изменники-бояре, и сам он, воевода, и отец его подстроили злою корыстью самозванство того московского Сеньки-попа. Так-де паны подсказывали.

Ярость толпы не имела границ. Воеводу заставляли ползать и целовать лапоть, пытали железом, требовали новых и новых признаний. С торговой площади погнали на Волгу, «в ледяную купель». Там воеводе оттяпали ноги и — еще живого, в заляпанной кровью рубахе — ссунули под лед…

— По-опал Жучка в ручки! — ликовала толпа.

— Пошла душа в рай — хвостиком завиляла!

Под вечер в бушующую Кострому влилось трехтысячное войско северных ополчений: Галича и волостей. Пламя пожаров сбили и к сумеркам заглушили совсем, зато до рассвета, до ранней студеной зари, полыхали за слободами громаднейшие сторожевые костры. Там формировалось ополчение Костромы — пеший и конный строй повстанческих сил.

Когда совершаются большие события, лицо города непременно меняется и молодеет. Те же видишь слободки, улицы, улочки, и вроде уж они вовсе не те, и новое что-то, крепкое, хмельное, влилось в город, и шум старинных площадей вовсе другой, и души людские, что скованы столько лет страхом и гнетом, оттаивали будто бы, теплели, светились… Приходилось ли вам наблюдать, как под утренним весенним солнцем защетинятся вдруг, засветятся живой влагой нежные всходы озими? Гнев тоже дает всходы: «кипит-растет, и снег сойдет, и что посеяно — взойдет!..» Новый-то рассвет встречала Кострома уже совсем иная, грозно ощетинившаяся копьями, накаленная решимостью идти на врага.

— На Яросла-авль, браты!

— На лютых тушинцев!

— Постоим за русскую землю!

…Но тут следуют уже новые события, друзья, они выходят за пределы этой моей книги. Второе путешествие за Стену Веков — увы! — кончилось. Мне остается лишь пожелать новых встреч с вами, читатель.

— До встречи!

Дьяками в те годы звались должностные лица, чиновники.

Предкам Годуновых (Зерновым) принадлежал родовой Ипатьевский монастырь в Костроме, основанный в конце тринадцатого века.

Даже историки досоветской поры (Ключевский, Платонов и др.) осторожно писали об этом. Впервые тайным гонцом к королю Сигизмунду был боярин Головин, за ним и другие изменники-осведомители.

Право рыбной ловли в окрестностях города принадлежало тогда четырем монастырям Костромы, главным образом — Ипатьевскому.

Весной 1605 года Б. Годунов умер загадочной смертью на одном из пиров-приемов (вероятно, отравлен), когда ему шел 54-й год. Вскоре убита его жена и шестнадцатилетний сын-наследник.

Часто спрашивают: верно ли, что самозванцем был галичский уроженец, беглый монах Гришка Отрепьев? Ни доказать, ни, пожалуй, и опровергнуть эту легенду сейчас нельзя: документов нет, одни догадки. Важно лишь помнить, что лжецаревич был фигурой безусловно подставной и что эту фигуру «стряпали» не одни интервенты: бояре из Москвы «задумали» самозванца, Романовы и прочие недруги Б. Годунова.

Поныне известны Козловы горы над Волгой у Костромы, как и фамилия Чувилевы.

Т. е. родовитых, приближенных к царю.

Намек на алчность царя: шубным промыслом в своих селах под Шуей приумножал он личное богатство.

Точнее сказать — 1609-го. Новый год в семнадцатом веке начинали исчислять с первого сентября.

Лалы — драгоценнейшие камни (рубин, яхонт и др.).

Осенью 1606 года здесь были «в почетном плену» 100 панов-шляхтичей. Держали они себя нагло-вызывающе, шпионили, пытались даже укрепить секретную агентуру.

Могучий белокаменный кремль, краса и гордость нынешнего Ростова, был возведен значительно позднее.

Вождь мятежных донских казаков Илейка Муромец, провозгласивший себя «царевичем Петром» (якобы внуком Ивана Грозного) в период восстания Болотникова.

Все меняется, ныне от Сулы и след не найдешь: речка ушла под землю лет полтораста — двести тому назад.

Ертаул — передовой отряд: разведка и цепь охранения.

Должностное лицо по формированию дворянских ополчений.

Успенский собор в Ростове (внутри кремля) цел и поныне.

Всего два года назад Филарет ездил в Углич на вскрытие могилы истинного царевича Димитрия, убитого в 1591 году. Филарет сам подтверждал смерть царевича, ростовцы помнили это. Да и Углич от Ростова — рукой подать.

Оружие XVII века: легкий топор в форме полумесяца. Рукоять обычно длинная, метра в полтора.