Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1

Ева за время поездки искусала губы, не зная, что предпринять. Ее упрямство напоролось на упорство лесничего, сломить которое не смогли никакие уговоры, никакие признания, никакие попытки вырваться силой с риском угодить под колеса. Теперь же она попала в крепкие руки своего отца, который, высадив ее из пролетки и бросив лесничему через плечо: «Благодарю вас!» – повел беглянку в дом.

Объяснение было коротким. Отец не стал читать нотаций. Он сказал лишь:

– Ева, на этот раз ты перешла все границы. Побудешь под домашним арестом, пока не образумишься…

…Франц не знал больше покоя. Казалось бы, солидный, пожилой уже мужчина, прошедший огонь и воду, а тут весь извелся, словно гимназист какой, по предмету своих воздыханий… Но как там пелось в арии, слышанной им недавно в Варшавской опере? «Любви все возрасты покорны»? Не ожидал, что это так буквально сбудется с ним самим… Речницкий с ужасом понял, что, отказавшись от Евы, он вдребезги разбил собственное сердце.

Однако его трезвый рассудок, закаленный годами, не желал так просто сдаваться под напором чувства… Заиметь своими врагами Потоцких? Да уж лучше сразу утопиться в болоте! А девушка? О ней ты подумал? Что сделают с ней ее родичи, коли ты позволишь своей слабости одержать верх над собой?

Но в конце концов лесничий обнаружил, что его разум уже и не пытается потушить столь некстати проснувшиеся чувства угрозой всевозможных напастей. Речницкий поймал себя на том, что, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, он хладнокровно строит планы, как пробраться в усадьбу графов Потоцких и выкрасть оттуда Еву…

Влюбленная девушка, в отличие от него, не испытывала никаких душевных терзаний и колебаний. Да, сердце щемило от разлуки с любимым. Да, было жутко больно оттого, что предмет ее страсти в ответ на пылкие объяснения просто водворил беглянку домой, как потерявшуюся болонку. Но она же видела его глаза! В них тоже стояла нешуточная боль – тут не могло быть ошибки! Нет, они будут вместе наперекор всему!

И потому предаваться горестному унынию она не собиралась. Ее посмели лишить свободы и запереть в имении? Ну-ну, посмотрим, что у вас выйдет. Надо же, им возомнилось, что можно взнуздать шляхетну пани, словно какую-то кобылу!

Потоцкие приняли, как им казалось, достаточные меры предосторожности, чтобы дурной нрав Евы не навлек позор на всю их фамилию. Ее лишили денег, чтобы не пыталась подкупить слуг, из гардероба унесли костюмы для верховой езды, а верхнее платье выдавали лишь для прогулок пешком в садике под окнами усадьбы и затем забирали обратно. Гулять приходилось под строгим надзором, а доступ к конюшне был строго-настрого воспрещен… Да уж, попробуй убеги, если у всех ворот и калиток, ведущих из усадьбы, и днем и ночью стоят бдительные сторожа, вовсе не желающие испытать на себе гнев Потоцких.

Поэтому второй побег юной графине пришлось готовить весьма тщательно, и ушло на это более двух недель. Был накоплен небольшой запас печенья и засохшего хлеба, собраны и на всякий случай спрятаны получше драгоценности – а вдруг и их решат отнять? Точно так же она припрятала и маленький дамский револьвер на три заряда, подаренный Вацлавом. Тщательное наблюдение из окна спальни позволило установить, что конюшня на ночь запирается, но не на замок, а лишь на засов, и сторожа там не выставляют. Но как выехать из усадьбы через запертые ворота? Впрочем, был один способ, но крайне неудобный. И все же, поскольку лучше ничего не придумывалось, придется, наверное, воспользоваться им…

Этим вечером Ева не вышла к ужину.

– Эвелина! Такое впечатление, что ты взялась нарочно демонстрировать испорченные манеры! – раздраженно произнес, постучав в дверь, ее старший брат Жигмонт. – Немедленно спускайся, не заставляй себя ждать!

Юная графиня терпеть не могла, когда брат называл ее на французский манер Эвелиной.

– Твои манеры тоже не назовешь изысканными! – огрызнулась она из-за двери. – Ты что, прикажешь прямо сейчас в подробностях разъяснять тебе причины обычных женских недомоганий!? Лучше вели принести ужин мне в комнату.

Заполучив еду к себе, Ева дважды отсылала прочь прислугу, желавшую забрать пустую посуду. А когда наступила ночь и дом понемногу затих, она, не церемонясь, завернула несъеденную часть пищи в носовые платки, а получившиеся свертки – в узелок из наволочки. Так, теперь надо взять запасное платье, нижнюю юбку, сорочку… А, еще и оставленную по недосмотру кашемировую шаль надо прихватить – все теплее будет. Хотя сентябрь стоит не сырой и не холодный, все-таки это уже не лето. Особенно зябко становится ночами…

Собственную простыню и пододеяльник девушка извела на то, чтобы связать из них веревку. Конечно, крылья дома были одноэтажными, и окно ее спальни также находилось на первом этаже, но оно все же было расположено высоковато, чтобы в длинном платье решиться прыгать с подоконника в ночной темноте. Все ли готово? Узелочек с ювелирными украшениями – в кармане платья, револьвер – в другом кармане. Узел с одеждой, припасенным хлебом, печеньем и остатками ужина повешен на плечо. Теперь – тихонечко растворить окно и перекинуть через оконную раму веревку из постельного белья. Ну, с Богом!

Детские навыки лазания по деревьям, оказывается, еще не забылись. С трудом, но все же Ева благополучно спустилась из окна, закинула обратно импровизированную веревку, аккуратно прикрыла ставни. Теперь – к конюшне.

Ни одно окно усадьбы не светилось, но это ничего не значило – из темной комнаты как раз проще разглядеть, что делается ночью на улице. Однако ее никто не окликнул, не хлопнула ни одна дверь, не раздались ничьи голоса. Осторожно она приподняла тяжеленный засов, на который были заперты ворота конюшни, вытащила его из пазов и так же осторожно опустила. Приоткрыв створку ворот, скользнула внутрь и замерла, ожидая, когда глаза привыкнут к почти полному мраку, царящему в конюшне…

Никогда еще юной графине не приходилось седлать лошадь в такой темноте! Но ничего, все-таки справилась, поминутно поглаживая свою кобылку, прижимаясь щекой к ее морде и шепча: «Тихо, Ласточка, тихо!»

Теперь оставалась самая рискованная часть ее предприятия. Надо было провести лошадь мимо главного здания усадьбы и свернуть в парк. Но и здесь Господь ее не оставил – ей удалось проскользнуть незамеченной. Теперь в седло и вперед – к каналу, соединяющему парковый пруд с речкой Бульвой. Только там, вдоль канала, парковая ограда осталась недочиненой, и Еве известно одно местечко, где кусты так удачно прикрыли здоровенный проем, не закрытый прутьями решетки. Но сначала надо пересечь канал…

Уже понукая лошадь спускаться по крутому откосу к воде, Ева вдруг сообразила, что оружие, лежащее в кармане платья, должно быть, не очень любит воду. Натянув поводья, она вытащила револьвер и, недолго думая, запихнула его за лиф, чуть поморщившись от прикосновения холодного металла. Затем, чисто машинально, Ева пристроила туда же мешочек с драгоценностями из другого кармана, хотя вот они-то вряд ли пострадали бы от воды. Вперед!