Михаил Старицкий - Перед бурей

—А что, панове товарыство, чем это вы недовольны? — спросил наконец, не дожидая запроса, Богдан.

Вопрос остался без ответа. Козаки хранили упорно молчание, нагнув еще ниже свои бритые с оселедцами головы.

—Что же, панове, — обратился к ним снова Богдан, выждав длинную паузу, — коли есть что, так говорите прямо в глаза, как подобает честному лыцарству, а не поза очи: правда ведь света не боится, а кривда только любит потемки...

Послышался робкий, неясный говор: или мятежные боялись разгневать атамана, или не решались его огорчить; впрочем, между гулом тревожного говора уже слышались отрывистые слова: «Не до часу забава...», «Покарали одного смертью за бабу, а сам атаман...», «Смерть ей, чертовке!» Последняя фраза начала повторяться выразительнее и чаще, грозя перейти в общий крик.

Отлила кровь у Богдана от лица к сердцу, закипело оно оскорблением, гневом загорелись глаза: он поднял надменно голову, сжал в резкую складку черные брови и властным голосом остановил возрастающий ропот.

—Что-о? — почти крикнул он, сложив на груди руки. — Выходите, клеветники, и обвиняйте меня смело в такой гнусности, а не прячьтесь за головы других, как школяры в бурсе! Знаете ли вы, безумцы, чья это дочь, дитя недорослое? Это дочь вашего товарища, не пожалевшего за нас свою жизнь, дочь, блаженной памяти, запорожца Грабины.

—Грабины? — раздался по всей чайке единодушный крик.

—Да, Грабины, — продолжал Богдан, заметивши, какое впечатление произвели на окружающих его слова, — он сам еще в Сечи признался мне в том, что у него дочь есть, Марылька, которую цыганка украла и продала в неволю. Когда он услыхал, что мы без него уйдем в поход, то, без моего ведома, закрался в чайку, надеясь, что мы не минем Кафы, где знал, что находится его дочь... Перед смертью заклинал он меня и заставил поклясться, что я спасу ее... И вот сам господь, оглянувшись над душой несчастного товарища, посылает нам навстречу его дочь... А вы... вы что хотели сделать? В благодарность за то, что Грабина жизни своей не пожалел ради нас, — вы хотели умертвить его дочь да еще что выдумали на невинное дитя!

—Мы не знали, подумать не могли, батьку, — зашумели отовсюду сконфуженные голоса...

—Будем беречь ее, как зеницу ока! Грех, панове, оставить в беде дочь товарища! — поднялся дед, обращаясь ко всем.

—Будем, будем! Живота за нее не пожалеем, — отозвались все горячо. — Пусть она дочкой нашей будет!

—Спасибо, вам, дети! — поклонился всем Богдан, обнаживши голову. — От лица покойного Грабины, который уже не может озваться, говорю вам спасибо.

—Что ты, что ты, сыну! — остановил его дед. — За что тут дяковать. Мы все об ней должны подумать, как и он подумал о нас.

—Правда, правда! — отозвались шумно козаки.

—Ну, вот и дело! — повеселел Богдан. — Может, и нам господь за добрый вчынок пошлет свою ласку... Только вы не промолвитесь никто, что батько панночки утонул, а то это известие убьет ее... она наложит на себя руки... — И он стал продолжать свой рассказ. — Так вот, видите ли, панове, я с одного ее слова заметил, что она полька, и пошел допросить бранку. Слово по слову, — она мне и рассказала, что она полька, Грабовского пана дочка, что его преследовали паны за братанье с народом, что сделали наезд, что он спасся на Запорожье, а ее, дочку его, во время разбоя, украла цыганка и отвезла в Кафу, а из Кафы уже доставляли в Царьград, в гарем.

—Ах они, дьяволы! — раздались среди козаков гневные возгласы.

—То-то, — продолжал Богдан, — несчастное дитя жизни себя лишить хотело, а вы-то что...

—Прости, батьку, — обнажились многие головы, — начали мы галдеть, а тут снова буря встает да и ворожьи галеры...

—Какое же у вас доверие ко мне, коли довольно одного пустопорожнего слова, занесенного ветром, чтобы взвесть на атамана пакость.

—Прости, прости, батьку! — завопили все козаки, нагибая чубатые головы. — Это вот Рассохины приятели взъелись на панну, что через нее загинул славный козак... а уж из-за нее как-то поремствовали и на тебя, батьку...

—Неправда, несчастный Рассоха пострадал не через невинную панну, а через пьянство: оно его довело и до греха, и до смерти.

—И справедливо, — подтвердил дед, — паршивая овца все стадо портит!

—Как же не портит, коли портит! — с азартом выкрикнул черномазый, как цыган, козак. — Вон и приятели его наважились на нашего батька поднять голос... и их бы в море!

—Каемся!.. Прости на слове! — отозвались дрожащими голосами три козака, сидевшие между гребками, внизу чайки. — Хоть и покарай, а прости, батьку!

—Бог вас простит! — сказал торжественно Богдан, успокоившись внутренно за панянку. — Где люди, там и грех... А только помните, братцы, что для Богдана ваша доля и ваше благо — важнее всего на свете!

—Верим, верим!.. Слава атаману! — загалдели со всех гребок козаки, махая шапками в воздухе.

Богдан тоже снял шапку и, поклонившись товарищам, начал осматривать море кругом.

Было уже полное утро; но туман или предвестники бури — низко несущиеся облака — закутывали даль молочной мглой; волны словно курились белым паром, что сначала за ними бежал, потом тяжелее сгущался, а встретясь с соседней струей, клубился, сливаясь в какой-то бесконечный полог, ползущий над морем.

—С какой стороны были, диду, галеры? — спросил наконец у деда Богдан. — Не вижу нигде...

—Да, затуманило, — мотнул головою старик, — а вон там на полудне были видны... штуки три либо четыре...

—Гм! Значит, турецкие... — задумался Богдан. — Оно бы не дурно пошарпать и потопить еще штуки две, да мало нас, а в тумане и не соберешь... По-моему, лучше повернуть прямо на полночь... К тому же и ветер, кажись, стал погожим.

—Правильно, сынку, миркуешь: ветер поможет прибиться нам к берегу и, по моему расчету, к Буджацкому, потому что-то нас здорово отнесло в правую руку.

—Так это отлично! — обрадовался Богдан. — Только как бы нам собрать чайки да сообщить всем нашу думку? Ведь стрелять из гарматы опасно, как раз привлечешь тем врага...

—Оно-то как будто так... А прото, кто его знает, сыну? — потер рукою лоб дед. — Враг-то все равно прямует на нас, того и гляди, наскочит в тумане, ведь он на парусах прёт, а мы на веслах... так все единственно... а гуртом и обороняться легче.

—Пожалуй что и так, — согласился Богдан, — если бы и мы подняли паруса да двинулись наутек, так этим черепахам не догнать бы нас... Эх! — махнул он энергично рукой. — Чому буты, тому статысь, а прикажите-ка, диду, гукнуть раза два из гарматы.