Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 1

Оэлун чувствовала в словах Даритая решимость, понимала, что он сейчас схватился за последнюю возможность спасения улуса и, не в силах сказать что-нибудь против, молчала. Мимолетно пронеслась мысль: «Стоит мне сейчас дать согласие, и тогда улус сохранится под рукой близкого человека, родного брата Есугея. Сохранится богатство и каждый из детей будет иметь свое владение… Но без знамени…»

Оэлун вспомнилось лицо Тэмуджина, когда он отказался отдавать знамя и от нее сразу отошли все сомнения…

Даритай говорил еще долго, приводя веские доводы:

– Братья готовы поддержать нас, мы не будем одни. Да и старейшины племени будут за нас. Дядя Тодоен еще давно склонил их на нашу сторону. Главное, надо все сделать сейчас, пока не разделили зимние пастбища, а то потом начнется такая путаница, что не будешь знать, куда с этими табунами идти.

Наткнувшись на ее упорное молчание, он начал горячиться.

– Я своих племянников, детей брата Есугея никогда не обижу. Получат в свое время доли немалые и будут жить не хуже других. Уж я постараюсь, чтобы были и сыты и одеты…

– А знамя? – неожиданно вырвалось у Оэлун, и она, сама не ожидавшая от себя столь прямого вопроса, покраснев, собрала в себе силы, чтобы твердо посмотреть в глаза Даритаю.

– А что знамя? – не понял Даритай.

– Что будет со знаменем Есугея?

– Если нойон умер при малых детях, знамя наследует его брат, – Даритай пожал плечами, удивленно глядя на нее. – Это ведь всем известно. Знамя перейдет ко мне, потом его возьмет Унгур, сын моего самого старшего брата.

– А с чем останутся дети Есугея? – не сдавалась Оэлун.

– Что ж, поначалу они будут в подчинении у Унгура, раз тот старший по роду, потом, может быть, будет у них и свое знамя, – неуверенно говорил Даритай, оглядываясь на Ехэ Цэрэна.

Оэлун помолчала в раздумье и выложила свой последний довод:

– А как же слово деда Тодоена о том, что знамя Бартана должно оставаться в семье Есугея?

И на это, оказалось, у Даритая был заготовлен ответ.

– Я сам за все отвечу, когда взойду на небо, – заносчиво сказал он и даже повысил голос: – Это тебя не касается. Тебе сейчас надо лишь о том думать, как вскормить детей Есугея и на ноги их поставить. Остальное не женская забота.

Оэлун внимательно выслушала его и, посмотрев на молча наблюдавшего за их разговором Ехэ Цэрэна, снова перевела взгляд на Даритая и сказала:

– Я не выйду за тебя замуж.

У Ехэ Цэрэна после ее слов подбородок стал медленно опускаться вниз и под вислыми черными усами открылся широкий синезубый рот. Неверящим взглядом он возбужденно смотрел на Оэлун так, как смотрел бы на молодую шаманку во время ее чудесных превращений. Даритай, наоборот, с ужасом округлил глаза, будто перед ним вдруг появилось воплощение птицы му-шубун [46].

– Почему это? – с хрипом выдавил он, не отрывая от нее пораженного взгляда.

– Знамя Есугея должно остаться у его сыновей, – сказала Оэлун.

Ехэ Цэрэн громко проглотил слюну и, поперхнувшись, трескуче закашлял, колыхаясь всем туловищем. Даритай досадливо оглянулся на него и снова повернулся к Оэлун.

– Подожди, невестка, ты сначала обдумай, что говоришь. Ведь тебе не принадлежит улус, тебе здесь ни одна корова не принадлежит. Ты помнишь, как и с чем мы тебя в степи поймали?

– Да, я хорошо это помню, – сказала Оэлун.

– Тогда ты думаешь, чем будешь кормить своих детей?! – Даритай, наконец, не выдержав, перешел на крик.

– Не кричи, я тебе не жена, – спокойно сказала Оэлун и вздохнула. – И не сердись на меня, так будет правильно.

– Да ты, Оэлун, не сумасшедшая ли? – Даритай в отчаянии вынул из-за голенища гутула плетку и, повертев ее в руках, сунул обратно. – Ведь тогда улус брата развеется ветром. Ты знаешь, что тогда будет? Его без остатка растащат такие, как он, – Даритай ткнул пальцем в сторону Ехэ Цэрэна. – Видишь, он уже сейчас не сдерживает улыбки…

Тот и вправду, опустив взгляд и не скрывая счастливой улыбки в глазах, блаженно облизывал толстые коричневые губы.

– Видишь?! – спрашивал Даритай, наклоняясь вперед, заглядывая ей в лицо. – Ты хочешь, чтобы все, что собрал мой брат для детей, для рода, рассеялось пеплом и исчезло? Ты этого хочешь?

– Я этого не хочу, брат Даритай, – стараясь говорить спокойно, отвечала Оэлун. – Но знамя Есугея должны наследовать его сыновья. Ни мне, ни тебе он не простит, если получится по-другому.

– Но ведь есть обычай, закон! – настаивал Даритай. – Да ты теперь не бойся Есугея, против обычая и он ничего не сможет сделать, предки не дадут ему своевольничать.

Оэлун долгим взглядом посмотрела на него и отвернулась.

– Уходи, Даритай, я все сказала.

– Ну, ты глупая женщина, – Даритай прошил ее ненавидящим взглядом. – Подожди, приползешь ко мне, когда щенята твои начнут с голоду подыхать. Но ничего не получишь! Поняла? Ничего не дам и другим скажу, чтобы не давали!

Даритай пожевал губами, будто собираясь плюнуть в нее, вскочил с места и, шепча под нос проклятия, выбежал из юрты.

Ехэ Цэрэн некоторое время сидел, словно забывшись, с блаженной улыбкой глядя перед собой, потом неторопливо встал. На полпути к двери остановился, обернулся к ней.

– Если потом будет нужда, приходи ко мне, кое-что дам… может быть.

И, вдруг заторопившись, быстро вышел наружу.

Оставшись одна, Оэлун долго сидела, безразлично уставившись в серую, остывающую золу очага. И вдруг она, плотно закрыв лицо ладонями, зарыдала – впервые после смерти Есугея. Она плакала долго, в голос, как когда-то в глубоком детстве, когда не было стыдно за свои слезы, и слезы ее сейчас обильно текли по пальцам и по тыльной стороне ладони, стекали в рукава.

Опомнилась она, когда почувствовала на своих плечах чье-то прикосновение.

– Что с тобой, Оэлун-эхэ? – рядом с ней на корточках сидела Сочигэл. – Они что, побили тебя?

– Нет, – Оэлун всхлипнула напоследок, тщательно вытерла лицо рукавом, припухшими глазами мельком взглянула на невестку. – Достань оттуда архи, окропим нашу с тобой новую жизнь.

– А я подумала, они тебя побили, – Сочигэл с готовностью шагнула к полке, на которой стоял вместительный домбо. – Даритай вышел от тебя, похожий на взбесившуюся змею, все шипел и шипел что-то себе под нос. Я из своей юрты подглядывала, полог немножко сдвинула и смотрела. Идет он, и качает его на все восемь сторон, как в зимний буран, спотыкается через каждый шаг… как может человек так напиваться перед сватовством, да еще с раннего утра… тьфу, смотреть на него тошно…

– Он не был пьян… – равнодушно сказала Оэлун.

– Как это не был, когда он еле на ногах держался?.. Ты, видно, от волнения и не заметила это.

– Ладно, пусть он был пьян… Тэмулун спит? – огрубевшим голосом спросила Оэлун, обеими руками принимая полную чашу архи.