Евгений Гаршин - Дети-крестоносцы

Из города, тем временем, на встречу крестоносцам, скакали насколько всадников. В одном из них, богато вооружённом, Франциск узнал старого графа, которого часто видел близ своего села. Граф подыхал к передним рядам, остановился и спросил:

— Что вы за люди и куда идёте?

— За море, к Богу! — отвечали ему единодушно.

— Так вот каково это чудесное ополчение младенцев! — сказал граф, — обращаясь к своим спутникам. — Дети! — ласково сказал он затем крестоносцам, — именем короля Франции говорю вам: оставьте ваши безумные замыслы! Куда вы идете? Могучие дружины рыцарей с великим трудом достигали святой земли и там погибали. Где же вам, слабым, одолеть трудности похода? Как будете вы сражаться? Вернитесь, пока не поздно! Вспомните о своих несчастных отцах и матерях. Вы, их надежда и утешение, идете прямо на верную гибель!

— Заклинаем тебя умолкнуть! — закричали монахи и странники, окружавшие колесницу.

— Неужели ты, жалкий человек, — продолжал один из них, — думаешь остановить то, что внушено самим Богом? Или до тебя не дошла еще речь папы о том, что эти дети при- стыдили нас: мы утомились, а они, радостные, идут завоевать святую землю. Зачем же приходишь ты смущать вместо того, чтобы достойно встретить и принять воинство младенца, благословенного Господом?

— Молчи, монах! — возразил ему граф, — я совершил не один поход в Палестину и знаю, что значит святое дело! Не тебе учить нас, старых баронов! Не этим малюткам сделать то, на что Бог не благословил нас! Дети! Объявляю вам, что только те из вас найдут приют в моём городе, кто немедленно заявит желание возвратиться к своим родителям.

— Да благословит Господь тебя и короля! — воскликнуло несколько женщин и мужчин, выделившись из толпы. — Добрый граф, спаси детей и возврати их в наши дома! Мы по пятам идём за ними, в надежде удержать их хоть на морском берегу. По седой бороде старого графа покатилась слеза при виде огорчённых родителей.

— Мне тяжело глядеть на всё это, — сказал он своим приближенным, — я не могу дольше здесь оставаться. Ещё раз, — продолжал он, обращаясь к крестоносцам, — спрашиваю вас: решились ли вы отказаться от безумного намерения?

Воинство безмолвствовало.

— Через три часа я пришлю к вам за ответом! — сказал старый граф и, повернув коня, ускакал со своей свитой в город. За ним заперли ворота и подняли мост. Толпа заколебалась; послышался негромкий ропот.

— Стефан выходит! — закричали четыре всадника, сопровождавшие колесницу.

Показался Стефан. Мальчик не снимал своего пастушеского платья, лишь сверху на него накинут был белый плащ с красным крестом на плече. С непокрытой головой прошёл он сквозь толпу; окинув взором местность, он заметил небольшой холм и взошёл на него. Всё замерло вокруг в полном внимании.

— Святое моё воинство! — воскликнул он; — Моисей тридцать лет водил иудеев по пустыне, а я давно ли веду вас, и уже первый встречный мог смутить ваши сердца. Граф говорил о короле, которому мы должны повиноваться. Но прежде совершим наше святое дело, потом вернемся во Францию верными слугами и покорными подданными нашего короля. Теперь же над нами нет иной власти, кроме высшей воли, ведущей нас к освобождению гроба Господня. Пусть, однако, остаются здесь малодушные и недостойные. Пусть мое воинство очистится от них…

— Да здравствует Стефан! — раздались со всех сторон оглушительные клики.

— Нам не нужен и не страшен этот город, — продолжал Стефан; — но да видит он славу Божию: повелеваю остановиться здесь до завтрашнего утра.

Неожиданно выехавший из отцовского замка, Анри, уже второй месяц жил у своего дяди — епископа. Жизнь здесь была ему непривычная: Анри окружали монахи, к которым он всегда относился почтительно, но никогда не любил с ними беседовать, предпочитая в доме отца общество егерей, сокольничих и конюших. Ему было и душно и скучно. Хотелось бежать куда-нибудь, выплакать своё горе, мальчик в таких случаях обычно спешил к матери; но вместо неё он всюду встречал здесь монахов, перебиравших четки. И Анри убегал в сад, широко раскинувшийся по склону берега, за валом, окружавшим замок дяди. Лето было во всей красе. Зной и тишина манили к отдыху, лень до такой степени охватывала мальчика, что ему трудно бывало протянуть руку за ярко вызревшей сливой; раскинувшись под тенистым деревом, он по целым часам лежал, подложив руки под голову, отгоняя от себя всякую думу. Да и зачем было думать? Самое ужасное в его положены было то, что он никак не мог понять, что с ним случилось; зачем его так поспешно отправили, за что его… обидели — обидели те, кого он любил больше всего на свете. А разве это приятно было вспомнить? Жерар отдалял от себя такие мысли (но других не было) и весь сосредоточивался в наблюдении… Природа в этом отношении великая помощница. Следя то за беспечным полётом бабочки, то за неустанною, молчаливою работой муравья или пчелы, то за хитрой предприимчивостью паука, Анри забывал обо всём, даже о самом себе. Такие минуты были для него истинной отрадой и глубоким утешением. Скоро все в доме заметили, куда он уходит, так что, когда дядя призывал его к себе, слуги прямо отправлялись разыскивать молодого графа в саду; Анри возвращался.

— Иди, займись, — сурово говорил ему дядя.

Почтительно поцеловав руку старика и склонив голову, Анри безмолвно шёл за своим наставником. Начинался урок. Учитель Анри был добрый, снисходительный монах: он — давно уже не жил суровою монастырскою жизнью; занимаясь обучением молодых графов и баронов, он постоянно переезжал из замка в замок и привык относиться снисходительно к своим ученикам.

— Господи, — говорил Анри, — опять это ученье! Дома меня не легко усадить за уроки; но и там ко мне все пристают с латынью. А на что мне она?

— Как на что? — ласково замечал наставник, — Не забывайте, что в науке вы найдете все сокровища мира и самые драгоценные сведения. Есть науки, которые раскроют перед вами всё ваше будущее.

— Всё это пустяки: сила и слава рыцаря в его храбрости, в его мече! Вот наука, о которой я всегда слушаю внимательно из уст моего отца. Впрочем, есть одна, для меня очень важная: это география, или землеописание.

— О, я знаю, почему дорогой мой питомец так любить географию, — говорил учитель, — развертывая перед юношей грубо сделанную ландкарту, на которой красной чертой обозначен был путь крестоносцев от Франции до Иерусалима.

Оставим пока скучный замок, где томится молодой граф, и перенесемся к юному войску французских крестоносцев, которое мы покинули на большой дороге. Лишь к вечеру лагерь их кое-как устроился на ночлег. Франциск всех здесь чуждался. Самого Стефана он не смел даже и думать, что увидит. Вмешаться в толпу детей Франциск тоже не решался: он был уже большой мальчик. Франциску было лет тринадцать, а на вид казалось даже и больше. И он, сам не зная как, очутился позади всех, среди взрослой части армии. Когда в лагере всё утихло, Франциск присел на бугорок и, вынув из сумки сыр и кусок хлеба, расположился немного поесть.