Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

Расторопные командиры, пронюхав про аттестации, прочли от начала до конца; один Черекан не полюбопытствовал. Прочтя, некоторые покрутили носом каждому лестно было иметь «железное сердце». Но потом, подумав, сошлись на одном сердце у Черекана действительно не как у все людей и вполне возможно, что оно железное.

Человек с железным сердцем был романтиком. Это было очень странно, как и все, что касалось Черекана, однако это было так. Очевидно, как и все телеграфисты в мире, Черекан немного пел и играл на гитаре. Но на гитаре его не было ни ленточек, ни цветов. И играл он обычно не для товарищей, не для деревенских девушек, а так просто, для себя. Уединившись где-нибудь за селом, у кладбища или даже на конюшне, Черекан тихо перебирал струны и вполголоса напевал старинные молдавские мотивы, то тянущие за душу, то буйные, как молодое вино. Сначала бойцы подсмеивались над ним, но потом, привыкнув ко многим его странностям, перестали удивляться, что эскадронный командир предпочитает давать концерты лошадям, а не людям.

Черекан был нелюдим. Со всеми одинаково он был ровно сдержан. Однажды только разговорился он с пьянчужкой-фуражиром батареи из бывших матросов черноморского флота, который в свое время босиком исколесил всю Бессарабию вдоль и поперек. Матрос расчувствовался и, достав со своего воза черного дерева китайский ящичек с диковинными баночками и инструментами, предложил сделать эскадронному татуировку.

Черекан сначала взял с фуражира честное слово никому не рассказывать, потом, для верности, сторговался с ним за бутылку водки. Матрос, выслушав инструкции эскадронного командира, немедленно взялся за дело. Беспрестанно хмыкая и вытирая нос потной ладонью, он искусно вывел на груди у Черекана слово «Мститель». Потом снизу вычертил череп со скрещенными костями и все это вместе окружил сложным орнаментом из подобия желудей и дубовых листьев, так что получилось что-то вроде большого медальона. Во время этой длительной и чрезвычайно болезненной операции Черекан не проронил ни звука.

Матрос действительно не проговорился никому, ибо он был по-своему очень порядочным человеком. Вдобавок он немного побаивался Черекана, как, впрочем, и многие в бригаде. А лошадь свою, вороную метиску, отбитую у махновцев, Черекан вскоре после этого назвал Трагедией. Когда эскадронный купался, он тщательно закрывал татуировку ладонью, а потому бойцы решили, что у него тело с изъяном. Спросить, в чем дело, никто не решался знали, что Черекан все равно не скажет.

Предстоящая свадьба Черекана произвела сенсацию.

Котовский, расспросив про невесту, тоже покачал головой, но он в Черекана верил, как в каменную гору, и решил, что, вероятно, все это к лучшему.

Накануне свадьбы, днем, Черекан навестил комиссара своего полка. Комиссар сидел на связке литературы, приготовленной для раздачи во время вечерней поверки. Мальчишеское лицо комиссара было сосредоточенно и спокойно; он, беспомощно ворочая заскорузлыми пальцами, чинил брюки.

— Я женюсь, товарищ комиссар, — сказал Черекан, — завтра свадьба.

— Слышал, — ответил комиссар сдержанно, — очень рад, желаю счастья. Мы разрешили тебе же-ниться, ты заслужил это, Черекан, бригада тобой гордится.

— Я женюсь, — повторил Черекан, — невеста дочь старосты, родители требуют церковного брака, чтобы венчаться по всем правилам, иначе не отдают дочери.

— Это нехорошо, — сказал комиссар, — ты же член партии. Ты веришь в бога Я об этом не слыхал.

Черекан криво усмехнулся.

— Я-то не верю, да вот как с невестой быть… Не увозить же ее насильно.

— Нет, увозить вовсе не годится, — согласился комиссар и прибавил довольно неуверенно, — надо перевоспитать невесту. Ты человек очень сильной воли, должен взять ее в руки.

— Невеста что, невеста, может, и согласилась бы, а вот родители…

— И родителей перевоспитать, — сказал комиссар еще более неуверенно.

— Нет, их не перевоспитать, — ответил Черекан, — это гады; ты б поглядел на них, толстобрюхих!

— А что, уж так приспичило жениться Другой невесты не найдешь, что ли?

Черекан молчал.

— Ты с Котовским говорил — спросил комиссар. — Как он?

— Про церковь я ничего не сказал, скажи уж ему ты сам, мне стыдно.

— Стыдно — переспросил комиссар. — А ты что сам-то думаешь об этом деле?

— Я думаю, — ответил Черекан глухо, но очень твердо, — я думаю, что партия мне простит.

Комиссар поднял голову и посмотрел эскадронному прямо в глаза. Глаза были черные, бездонные, обычно неподвижные, как потухший уголь, они отливали сейчас холодным блеском металла. Нет, в таких глазах ничего не прочтешь, да и смотреть в них даже как-то неприятно.

Комиссар вздохнул.

— Ну, что же, Черекан, — сказал он, — ступай, можешь считать, что согласовано. Но на ячейке опосля все равно придется ставить вопрос — дадим тебе вздрючку.

Вечером жених и невеста, как требовал этого обычай, пришли с визитом к командиру бригады в поповский дом. Котовский в соседней комнате нагишом делал вечернюю гимнастику. Постелив на полу чистое и даже слегка накрахмаленное голубое тканьевое одеяло, которое хозяйка запрятала было подальше от беды на шкаф, он выделывал такие диковинные движения, что попадья, следившая за ним в замочную скважину, решила, что постоялец ее чином никак не ниже антихриста.

Когда командиру бригады доложили о визите, он поспешно натянул на потное тело брюки и гимнастерку и вышел босой в столовую. Невеста, застыдившись, протянула ему твердую и прямую, как весло, руку; Котовский, широко улыбнувшись, крепко пожал ее и сразу же напугал невесту громадностью своего тела.

— Ну что же, может, молочка выпьете, барышня— сказал Котовский приветливо, усаживаясь на скамью. — Больше угощать нечем.

— Спасибо, мы не пьем, — ответила невеста, — мы уже обедали.

Невыносимый ее акцент, одновременно крикливый и певучий, подействовал на Котовского так, что у него зазвенело в ушах и даже вспотели брови. Но командир бригады до тонкостей знал этикет деревенской салонной галантности, и потому он продолжал говорить как ни в чем не бывало.

— Ну и красавица же у тебя, Черекан, невеста, просто загляденье. Самая красивая женщина будет у нас в бригаде.

Невеста снова бурно застыдилась, в то время как Черекан спокойно сидел, положив смуглые руки на эфес шашки, прямой как столб, безразличный и холодный ко всему.

Сидевший на подоконнике с газетой в руках адъютант первого полка скосил в сторону невесты любопытный глаз. Он считал свою жену первой красавицей в бригаде, но промолчал, решив предоставить разрешение этого щекотливого вопроса ходу времени и общественному мнению. Невеста Черекана была свежей пухленькой блондинкой с румянцем во всю щеку, со вздернутым носиком и почти без бровей; в общем же она была премиленькой.