Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

Похоронили Черекана за селом, у величественного средневекового замка князей Сангушко, в буковой аллее. Для того чтобы труднее было осквернить могилу, завалили ее громадной каменной глыбой, усилиями двух эскадронов и упряжки артиллерийских лошадей притащенной от резных ворот, где она украшала вход в княжеский парк. Поверхность этого обломка скалы была нежно-розовой, отполированной столетиями. Прямо по камню матрос, фуражир батареи, большой мастер на эти дела, вывел масляной белой краской жирные большие буквы надписи:

«Здесь покоится прах командира эскадрона орлов Котовского товарища Черекана Прокопия Ильича, павшего смертью храбрых в бою с панской сворой. Он имел железное сердце.

Зарыли его своими руками земляки, хотинские партизаны.

Спи спокойно, товарищ эскадронный, мы за тебя отомстим».

Впереди и по краям дороги двигались галицийские партизаны. Эти парни, шедшие с нами, были за большевизм Ленина, за землю — против «демократии» Пилсудского и помещичьей кабалы. Мы им верили.

Небо было безоблачным, немилосердно пекло солнце. Мелкая, как мука, белая пыль ложилась по краям дороги, покрывая густым налетом догорающую неубранную пшеницу. Конница медленно тянулась по шоссе между двумя рядами голубых мундиров. Лошади, изнемогая от жажды и пыли, то и дело фыркали, мотая головами.

Старые буки стояли за канавой вдоль дороги, как часовые. У серых каменных мостиков, на перекрестках дорог, покой сторожили белоснежные мадонны, еще с пасхи украшенные дешевыми бумажными цветами. Пересекаемая редкими холмами, лениво текла на запад, к Карпатам, галицийская равнина. Здесь не слышно было даже грохота пушек, здесь был глубокий тыл; много выше, у Вислы, пехотные полки российских рабочих день и ночь лезли на огражденные проволокой и волчьими ямами окопы Пилсудского и Галлера.

К полудню правее дороги возник огромный поросший лесом холм. Выше старинной дубовой рощи вонзились в небо серые башни средневекового замка князей Сангушко. По тучным землям этих окрепших еще в средние века магнатов конница Котовского двигалась уже третьи сутки. Замок был громаден. Цитадель маркграфов Лембергских командовала над окружающей равниной уже в течение нескольких столетий.

У подножия холма утопала в фруктовых садах небольшая деревушка. На обмазанных известью деревьях дозревали тяжелые желтые сливы. Крытые красной черепицей чистенькие домики белели в просеках сливовых аллей. Старики в зеленых бархатных тирольках курили в тени пестрые глиняные трубки, у калиток глазели на конницу румяные девки в причудливых крахмальных чепцах. Староста, величественный старик, увешанный медалями, в картузе с серебряным галуном, приказал ударить в набат и выкатить кавалеристам две бочки с холодным горьковатым черным пивом. В тени сливовых деревьев хозяйки уже накрывали столики белоснежными ска-тертями, в воздухе запахло жареным кофе.

Замок князей Сангушко и деревушка при нем лежали в стороне от основных коммуникационных линий, война задела эти места только краем; однако в поле крестьяне все же боялись выходить пошаливали дезертиры. А месяц тому назад здесь проходил уланский полк, да как-то недавно — большой интендантский обоз. С настоящей войной население столкнулось в последний раз лет пять тому назад, когда славу русского оружия принесли сюда на острие своих пик брусиловские казаки. Простояли они в деревне ровно сутки, но набезобразничать успели изрядно.

Был воскресный день, народ недавно вернулся с поздней обедни. Люди с любопытством приглядывались к кавалеристам. Сюда уже дошел слух об организации галицийского ревкома, о том, что Красная Армия несет в Западную Украину революцию, освобождение от ига помещиков; здесь слыхали и о Ленине. Политруки раздавали листовки; старички в тирольках, надев большие железные очки и переговариваясь вполголоса, «разжевывали» криво напечатанные на желтоватых листках бумаги буквы.

Шли извечные крестьянские разговоры почем в России хлеб, что сеют, кто сейчас правит Россией, куда девали помещиков и царя…

Тем временем, утолив пивом жажду, трубачи, блестя трубами, успели заиграть веселый краковяк, щ шурша шелковыми исподними юбками, завертелись с кавалеристами местные красавицы. Девки уж очень чудно танцевали, краковяк сначала не ладился, но потом все пошло как по маслу, ибо в мире нет лучших танцоров, чем кавалеристы. А когда старый усатый комбат, папаша Просвирин, раскрасневшийся от пива, завертел вокруг себя какую-то дебелую галичанку в лихой мазурке, крестьяне поняли, что все спокойно и никаких безобразий не будет.

Староста выпросил у политрука портрет Ленина и прибил его на стене своей канцелярии рядом с олеографией, изображающей свадьбу императора Франца. Политрук неуверенно разъяснил старосте инструкцию об организации ревкома никто не знал., что будет с этой деревней завтра, — бригада была в глубоком тыловом рейде и уходила отсюда через несколько часов.

Бригада разделилась пополам один полк и две пушки взял адъютант и пошел занимать соседний город. Он уже был обложен партизанами, там врага не было, и путь был свободен.

Город нужно бьгло держать двое суток, чтобы ложным наступлением отвлечь внимание против-ника.

Из села вышли поздно гостеприимные галичане никак не хотели расставаться с веселыми постояльцами. Провожать бригаду вышло все село. Алым колеблющимся пламенем вспыхнули, шипя, факелы. Лаяли собаки. Еле уловимый ветерок колебал листву вековых дубов. Была душная ночь.

На перекрестке у колодца маячила белая часовенка. У образа опечаленной мадонны тлела неугасимая лампадка. В глазах мадонны застыла крупная, как жемчуг, стеклянная слеза. Образ, по местному обычаю, был украшен венками из живых цветов. В венках девушки прятали, записочки с именами своих милых.

Факелы погасли. Эскадроны встали. Сзади громыхнула о рытвину пушка. Ездовой закричал на заупрямившуюся лошадь Котовский давал адъютанту последние наставления:

— Больше двух дней в городе не торчи. Боя не принимай ни в каком случае отходи, если что, к Милятинскому монастырю, я буду стоять там, дожидаться пехоты. Пушки береги как зеницу ока. Отдашь — голову оторву!..

Взошла зеленая луна, беспокойные облака рассеялись по небу. Далеко впереди, за посеребренной лунным светом пшеницей, пересвистывались партизанские дозоры. Командиры, сгрудившиеся было у часовни, стали разъезжаться по своим эскадронам. Сыграл горнист. Полки от перекрестка шоссе двинулись в разные стороны.

Молоденький партизан, босоногий., на неоседланной лошаденке, указывал дорогу к городу. Партизан важно держал винтовку за спиной, на веревке. Веревка была в нескольких местах связана узлами. В тряске узлы натерли партизану шею до кровавых ссадин. Партизан насвистывал.