Василий Зайцев - За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера

Мы внимательно слушали матроса-балагура и по своей гражданской неосмотрительности шутили с ним на равных.

— Ну хорошо, это не ваша вина, за эту оплошность я вздую начальника Хабаровского вокзала. А сейчас вам придется немного поработать.

Он провел нас в баню и скомандовал:

— Раздевайтесь до маминого белья...

Прошло несколько минут, и мы, уральцы-земляки, уже не узнавали друг друга. Узелки с нашими костюмами, обувью и рубахами увез Николай Куропий, и вместо него здесь появился старшина, который назвал себя:

— Ильин Василий Георгиевич, — и, помолчав, пояснил: — Без тельняшки нет матроса. Сейчас вы получите их. Но чтобы тельняшка припала к вашему телу надолго, навсегда, необходимо хорошо мыться, остричь мохнатые головы. Чистоплотность — залог здоровья и матросской силы...

Мои товарищи в одном «мамином белье» получили, машинки, стригут друг другу головы. Вот и мой чуб повалился клочками волос под ноги. На душе стало грустновато: прощай, чубастая юность...

Кругом шумела вода, пыхтели, кряхтели намыленные здоровенные парни. Таза у меня не было, мочалки тоже не досталось. Ходил я между скамейками, как оглохший. Все кричат, плескаются, радуются, как дети. Только одному мне невесело. Походил-походил, потом сел на угол скамейки и решил немного подождать, пусть, думаю, схлынет основная масса народа, а потом и я помоюсь. Долго засиживаться мне не пришлось: около меня уселся с огромным тазом голый костлявый парень. Тело его было сухое, бугристое, как скрученное из каната.

— А ну-ка, давай, приятель, помоемся вместе.

Я поднял голову и снова увидел добрые, черные глаза старшины Ильина. Я обрадовался:

— Как хорошо, что вы оказались около меня. Это нас сводит судьба.

— Может быть, и судьба, только я смотрю, сидишь ты один, а у меня нет напарника, вот я и подсел к тебе. Ты мой себе голову, а я буду мылить и мыть свои телеса, а потом сделаем наоборот.

После парной и душа он же — старшина Василий Ильин — вручил мне тельняшку, даже помог мне надеть ее. И будто в самом деле она прикипела к моему чисто вымытому горячему телу. Синие и белые полоски! Как внушительно подчеркивают они в тебе ощущение собственной силы. Пусть бушует море на твоей груди — выдержу, выстою.

Это ощущение не покидало меня ни в первый, ни во второй год службы на флоте. Наоборот, чем дольше живешь в тельняшке, тем роднее она тебе становится, порой кажется, ты родился в ней и готов благодарить за это родную мать. Да, действительно, как сказал старшина Ильин: «Нет матроса без тельняшки». Она все время зовет тебя к испытанию собственной силы.

Но теперь, после пяти лет службы на флоте, я стал стрелком-пехотинцем.

Случилось это так.

После долгих и настоятельных хлопот об отправке на фронт меня наконец-то включили в список команды морских пехотинцев. К тому времени у меня уже было звание главстаршина. Через несколько дней нас погрузили в эшелоны и — на запад. На фронт! Ох, как долго и нудно перестукивали колеса теплушек. Вот и Урал. Моя родная горная тайга. Здесь я с ранней юности под руководством дедушки Андрея Алексеевича учился ходить по звериным тропам, стрелять навскидку, ночевать в трескучий мороз под открытым небом у костра...

Но теперь было не до воспоминаний — скорее бы на фронт!

И вдруг эшелон загнали в тупик товарной станции Красноуфимск.

— Выгружайсь! — прокатилось вдоль теплушек.

Надо было видеть лица моряков: зачем это нас, морских волков, сюда загнали, в эту дыру?

Но именно здесь, в Красноуфимске, стояли полки 284-й дивизии. После тяжелых боев в районе Касторной их отвели сюда на отдых.

Команда, с которой я ехал из Владивостока в одной теплушке, была зачислена во второй батальон 1047-го полка. Побывавшие в огне сражений командиры и политработники полка встретили нас хорошо, лишь наши черные бушлаты и широкие брюки, не говоря уж о тельняшках и бескозырках, вызывали у них улыбки.

Через несколько дней снова погрузились в эшелоны. Снова застучали, теперь уже с редкими передышками, колеса теплушек. Перед глазами открывалась необозримая, как море, степь. Мои товарищи скинули бушлаты. Синие полоски тельняшек запестрели во всех вагонах. Сухопутное «море» и «корабль» на колесах. День, ночь, еще день. Впереди — мираж, будто в самом деле к штормовому морю мчимся. Эх, скорей бы!

Но не тут-то было. Эшелон остановился: где-то перед станцией нашего назначения фашистские бомбардировщики разрушили мост.

Мы вывалились из теплушек. Ждем час, другой, третий... Вглядываемся в даль. Там, где-то на самой кромке степного простора, на нижнем обрезе небосклона, бушует что-то непонятное; то все сплошь заволакивают черные тучи, то пробивается сквозь них зарево, и солнце будто дробится огненными осколками.

Ночью совершили пеший марш без дороги, по видному для всех ориентиру — зареву пожаров на краю степи. Казалось, там же и край света.

Но то был Сталинград.

К утру зарево потускнело, зато багрово-темные тучи стали еще гуще. Словно огромный вулкан извергался там, выбрасывая массы огня и дыма. А когда лучи солнца чуть подрумянили просветы между тучами, над источником огня и дыма, как мошкара, закружились самолеты.

— Что это? — спросил я.

Командир роты старший лейтенант Василий Большешапов дал мне бинокль. Смотрю — и не верю своим глазам. Над городом в два, три, четыре «этажа» — немецкие бомбардировщики, истребители, штурмовики, тяжелые бомбардировщики. С разных высот они вываливают свой бомбовый груз на город. Вереницы пикировщиков ныряют в гущу дыма и огня над центром, и там поднимаются новые столбы красной кирпичной пыли и огня.

Неужели же там есть еще люди, и как они держатся, сражаются, просто хотя бы живут, дышат?!

— Сталинград выдерживает очередную атаку с воздуха, — как бы отвечая на мой вопрос, пояснил командир роты. И, помолчав, добавил: — Мы идем туда, поэтому, морячки, сегодня же начнем готовить вас к действиям в тех условиях.

Сразу же объявили тему трехдневных занятий: подготовка к уличным боям.

С особым усердием тренировались моряки на занятиях. Работали штыком, ножом, лопатой, метали гранаты, ползали, бегали. Каждый понимал — эта наука нужна.

Рукопашные «схватки» иногда переходили чуть ли не в настоящие драки, вгорячах даже разбивали один другому носы. Наш командир роты готовил своих людей не на парад.

Сейчас он сидел на возвышенности, раскинув согнутые в коленях ноги: каблуки сапог, подбитые толстыми металлическими косяками, глубоко зарылись в землю; широкие загорелые ладони устало лежали на коленях.

Большешапов был доволен: учения идут по плану, матросы уже умело ловят летящую гранату и метко швыряют ее обратно в траншею, где маячат чучела.

— С такими моряками, Степан, мы любому фашисту голову свернем! — вырвалось у Большешапова, когда возле него остановился замполит Кряков.