Клаус Штикельмайер - Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок

Вскоре после того, как вошли в туннель, мы оказались в полной темноте. У нас не было фонариков. Одна рука вытянута вбок — у меня это была левая рука, каждый из нас нащупывал путь вдоль того, что казалось сотнями метров неровного, грязного и влажного камня.

Что, если какой-нибудь поезд наконец решит тут проехать? Что, если туннель наглухо завален с другого конца или с обоих концов? Что, если у выхода залегли партизаны?

Незадолго до окончания нашего подземного приключения — мы к тому времени могли видеть пресловутый свет в конце туннеля — одиночный путь слегка отклонился, насколько помню, влево. Мы выбрались оттуда и разными способами, уже безо всяких туннелей, проехали на запад еще 350 петляющих километров, пока не добрались до Венгрии.

С нами был один берлинский хвастун по имени Штоббе, прирожденный комментатор. В одном венгерском городе он увидел красивую девушку на тротуаре главной улицы. Штоббе громко сказал: «Ты красивая девушка, у тебя всего один недостаток». Девушка ответила: «Das eez [das ist] kein Fehler». Она хотела сказать, что еврейка — это не недостаток. На груди ее жакета была видна желтая звезда Давида. Бог знает, что потом стало с той девушкой и что стало со Штоббе.

Последний отрезок нашего путешествия обратно в казармы в Бамберге был сравнительно ровным. Там было уныло. Некоторые солдаты, горюющие там, носили, кроме медалей, и черные нашивки за одно или несколько ранений; у некоторых нашивки были серебряного цвета.

Бросавшее дымовые болас отделение румынской пехоты у города Черновцы, мертвый молодой советский солдат в пивоварне у Сучавы, темная нора туннеля в Карпатах и та негодующая молодая еврейка в Венгрии — эти встречи, из-за их примечательности, как-то заслонили, 60 лет спустя, потерю нашего Pz-IV в бою с несколькими советскими танками у Сучавы.

Теперь я расскажу о танковой битве под Сучавой, на которой основан мой предыдущий рассказ.

Особую заботу для моей части представлял тот факт, что Советы ступили на румынскую землю не только в Черновцах 30 марта, но и в 175 км к юго-востоку, в Яссах, 26 марта. К западу от Ясс они дошли до реки Серет, отстоявшей от границы на 65 км, и на 10 км — от крупного шоссе, идущего на 280 км вдоль восточной границы страны — важной дороги из Черновцов в Бухарест. Затем, 2 апреля, Советы вторглись в Румынию и в других местах, перейдя реку Прут восточнее Черновцов. Произошло неизбежное: бои танков с танками.

Не знаю, что в конце концов случилось со всеми 17 Pz-IV нашей части, которые так недавно выгрузились в Черновцах и которые переезжали путепровод над железной дорогой, но знаю, что случилось с нашим.

Наша рота ждала, наверное, в 75 км от южной окраины Черновцов. Поток советских танков — в основном Т-34–85 — с пехотой на броне просто должен был выйти на наш участок шоссе. Грязные поля. Канавы, полные воды. Немного возможностей маневрировать, чтобы поражать танки и их пассажиров более или менее в борт.

Гораздо лучше вначале было бы расположиться на боковой дороге, которая позволяла организовать широкий сектор огня. Такую выгодную позицию лучше занять в месте, где можно стрелять из пушки, развернутой поверх переднего угла корпуса, поскольку это меняло возможный угол встречи снаряда с вертикальной лобовой и бортовой броней корпуса. Понятно, ни водителю, ни радисту это не нравилось — из-за того, что тот или другой эвакуационный люк будет заблокирован пушечным стволом. Этим двоим такие вещи не нравились вдвойне — совершенно не нравились, потому что у нас был полный боекомплект из 87 снарядов, изрядное количество которых торчало в кассетах сразу за местами водителя и радиста, перекрывая им возможность выскочить из танка через башню. Как бы то ни было, мы заняли позицию вне дороги.

«Ага! На шоссе, один за другим, 19 Т-34–85 со своим пчелиным роем. Как и ожидалось. Первым делом — перебить танки. Тогда пехота тоже сыграет в ящик. Если нужно, используйте пулемет». Это было в 10 утра.

Под пулеметом имелся в виду пулемет радиста. То, что 75-мм пушка была заряжена бронебойным снарядом и, скорее всего, продолжала бы работать нашим страховым полисом, было важнее, чем точный огонь соосного с ней башенного МГ-34. Телескопический прицел «четверки» имел общую шкалу — 0–3200 м — для осколочных снарядов и пулеметных патронов, для бронебойных снарядов было две шкалы — одна, 0–2400 м, для снарядов с баллистическим колпачком, а другая, 0–1400 м, для подкалиберного снаряда. Те бронебойные снаряды, которые были у нас, давали возможность стрелять на 2400 м.

Бронебойные снаряды и цели, для которых они были предназначены, означали, что мы по возможности не должны были отвлекаться. Наводчику, чтобы управляться с орудием, нужны были обе руки. Управляемый с педали МГ-34 был строго вспомогательным оружием. Стрельба требовала концентрации.

На нашем Pz-IV все шло хорошо. С дистанции 250 м мы подбили один Т-34 с угла 45 градусов. Его пехота скатилась с него, как лесные сурки с прогретого солнцем валуна, пока винтовочные пули шлепают их по задницам. Танк загорелся.

Оттуда, где мы стояли на боковой дороге в 175 м от шоссе, чуть позже мы увидели, что другой Pz-IV тоже хорошо отработал. Судя по столбам черного дыма от горящего на открытом воздухе дизельного топлива — счет мог пополниться и другими Т-34, которые не загорелись, — наша часть минут за десять выбила, по крайней мере, восемь Т-34 на шоссе или рядом с ним.

Осторожный выбор позиции окупился, хотя мы потеряли два танка, чьи экипажи остались живы и готовились уйти — или уехать — в тыл. Лес рубят — щепки летят. Мы больше не видели советской пехоты. Уцелевших с подбитого Т-34 не было видно, наверное, они влезли на нетронутые Т-34, направившиеся на юг, к советскому плацдарму у Ясс.

Бой не был окончен. Мы знали, что максимальная скорость Т-34 и нашей поздней модели Pz-IV была на твердой поверхности примерно равна — 48 км/ч. Кроме того, Советы должны были беречься противотанковых мин, серых металлических контейнеров в форме хоккейной шайбы-переростка, каждая около 31 см в диаметре, с 5,44 кг тротила внутри.

Все танковые экипажи боялись всех типов противотанковых мин — советских и немецких. Одна мина могла порвать танковую гусеницу; обычно она повреждала или ломала подвеску. Другое ужасное действие противотанковой мины — сотрясение, особенно в нижней части танка. Водители и радисты, сидевшие в танке ниже всех, цепенели и часами не могли ходить, когда танк поглощал большую часть удара мины.

Наш ротный командир, прочитавший наши мысли о предельной скорости, скомандовал по радио: «Преследовать немедленно!» В погоню можно было пустить три танка. Остальные 12 оставались стоять, служа арьергардом. Мы покинули безопасную позицию на боковой дороге и присоединились на шоссе к двум другим танкам. Не было строя, просто мы следовали за ведущим. Вдоволь боеприпасов. Вдоволь горючего. Не нужно думать о противотанковых минах. Если Советы прошли через них — мы тоже могли. Перед нами шло достаточно Т-34, чтобы очистить дорогу от мин. Более того, они бы сами не успели поставить мины до встречи с нами.