Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны

— Я много слышала о вас, генерал, — сказала она грудным и неожиданно задушевным голосом. — Я не ожидала вас здесь застать. Я просто зашла поздороваться с капитаном Каррузерсом и узнать, что нового.

Фарриш просиял.

— Вы прятали ее от нас, Джек, — сказал он, повернувшись к Каррузерсу. — Весьма понятно, по каким причинам!

Карен засмеялась.

Хорошо смеется, от души, подумал Иетс. Слава богу, не ломается. Но врать бы надо умнее: Каррузерс — не сотрудник отдела печати, от которого узнают новости; он помощник начальника разведотдела. Ну что ж, он красивый мужчина; правда, с усами, — но это уж дело вкуса.

Каррузерс представил Иетса и Бинга. Карен сняла каску. У нее были густые рыжеватые волосы, коротко остриженные. На лбу остался красный след от каски. Серые глаза глядели спокойно и пытливо.

Фарриш снова заговорил. Карен подумала, что генерал, видимо, просто не выносит, когда кто-нибудь другой становится центром внимания.

— У меня есть для вас сенсация! — объявил он. — Великолепный заголовок: «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий!» Что вы скажете?

Каррузерс что-то прошептал на ухо генералу.

— Ничего, ничего, пусть узнает! — отмахнулся Фарриш от предостережения капитана. — Женщины лучше читают мысли мужчин, чем мы сами, верно?

Она улыбнулась:

— Смотря по тому, какие мысли…

— Речь идет о мыслях немцев, — сказал Фарриш. Он еще раз изложил свой план, украшая его новыми подробностями. — Вот этот сержант… Бинг, кажется? он напишет мои мысли по-немецки. Замечательно пишет! — Само собой разумелось, что любой человек, работающий для Фарриша, все делал замечательно. — Вы только вообразите себе немцев после обстрела: как они вылезают из своих ям, дрожа от страха, и ждут, что же будет дальше? И вот, пожалуйста, — листовки! Какое облегчение! Они читают — мы говорим с ними, как с людьми, мы объясняем им. Четвертое июля — это не древняя история, это сегодняшний день! Что нам история, мисс Уоллес! Мы сами делаем историю! — Он откинулся на спинку стула, весьма довольный собой.

Точно мальчишка, стрельнувший из пугача, подумала Карен.

Иетс подавил улыбку. Толстый генерал явно рисовался.

Но Карен была заинтересована. Не генеральской затеей Фарриша с ее дешевыми эффектами, а задачей, которая предстояла сержанту Бингу; это он напишет о том, почему их идеалы лучше идеалов немцев; он будет убеждать упорного врага, что именно в силу этого превосходства противника он должен сражаться менее ожесточенно или вовсе сложить оружие. Это увлекательная задача. Она прежде всего требует четкого и ясного образа мыслей, уверенности в своей правоте. И выбора критерия для добра и зла. Убедить кого-нибудь — это значит одержать верх в состязании двух мировоззрений; это возможно, только если обладаешь неизмеримо более сильной верой в свои принципы, чем противник.

Она была заинтересована еще и потому, что сама такой веры не имела и пыталась найти подтверждение тем идеям, в которые ей хотелось бы верить.

А может быть, думала она, эти люди просто циники, которые рекламируют свои идеи, как рекламируют овсянку, сигареты, порошки от головной боли?

— Джек, — сказала Карен. — Можете вы доставить меня в этот отдел разведки и… как его там?

Каррузерс ответил не сразу. Собственно говоря, он надеялся провести с ней вечерок.

— Разумеется, он это устроит! — осклабился Фарриш. — Зачем обращаться к епископу, когда налицо сам папа? — и, откинув голову, он захохотал во все горло.

— Мы можем подвезти вас, мисс Уоллес, — сказал Иетс. — Мы сейчас едем обратно, и в нашей машине места хватит.

Карен взглянула на Иетса; она увидела его приветливую улыбку, чуть приподнятые брови над темными насмешливыми глазами, словно говорившими: ведь мы понимаем друг друга?

— С вашего разрешения, генерал, — сказала она, — я принимаю предложение лейтенанта.

— Но вы еще вернетесь к нам? — Фарриш старался придать елейность своему зычному басу. — Милости просим, в любое время. И не забудьте дать заголовок — «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий»!

Они ехали через местечко Изиньи.

От церкви остался один остов, а надгробные камни вокруг нее попадали со своих постаментов.

Машина замедлила ход, и в большую зубчатую брешь в стене церкви Иетс увидел распятие. У грубо высеченной деревянной фигуры Христа с торчащими ребрами и страдальческим, почти квадратным ртом были отбиты обе ноги и левая рука — распятие держалось на одной правой. Иетс не был религиозен; дома, в Америке, он всегда гордился своим просвещенным скептицизмом в вопросах религии. Он верил лишь в разумное начало, управляющее вселенной, и то главным образом потому, что ему хотелось видеть в своем собственном существовании нечто большее, чем простую случайность. Но вид искалеченного Христа произвел на него тягостное впечатление.

— Вы видели? — спросил он.

Карен явно видела, так как ответила сразу:

— Это все-таки наш лучший бог — единственный, которого мы сумели выдумать. Бог всегда таков, каким мы его делаем.

Бинг сказал:

— Это неизбежно. Здесь шел бой. Стреляли с колокольни, укрывались за надгробиями…

Иетс молчал. Не раз во время вторжения он был на волосок от смерти; в такие минуты он жаждал найти спасение и покой в объятиях всемогущего, всеведущего Бога; и, однако, он знал, что тщетно ищет помощи извне.

— Бог, который не может защитить самого себя… — пробормотал он.

На одном из домов, выходящих на рыночную площадь, они увидели бутафорские часы и черную, всю в трещинах, вывеску с надписью золотыми облупившимися буквами: Огюст Глоден.

— Нельзя ли на минутку остановиться? — спросила Карен. — Мне надо часы починить. Но, может быть, это вас задержит?

— Ничего, — сказал Иетс.

Машина подъехала к тротуару. Дверь в мастерскую часовщика была на запоре. Бинг постучал раз, другой. Карен стояла возле него. Подошел Иетс, взял у Бинга карабин и начал колотить по двери прикладом.

Послышались шаркающие шаги. Дверь медленно приотворилась и в щели показалась половина женского лица.

— Часовщик дома? — спросил Бинг. — Месье Глоден?

Дверь открылась пошире, и они увидели подозрительный взгляд, сморщенный нос, сморщенный рот — все в этом лице казалось сморщенным; потом выражение его смягчилось и дверь растворилась настежь.

— Вы уж простите, мы столько лет просидели взаперти… — объяснила женщина. — Никак не привыкнем к новым порядкам, все что-то не верится… О-о, женщина-солдат! — воскликнула она, разглядев Карен. — У вас и женщины воюют? Неужели мужчин не хватает? Вот у нас, во Франции, совсем их мало. Немцы стольких забрали! Из одного только Изиньи больше полутораста человек…

— Она не солдат, — прервал ее Бинг. — Она пишет в газетах. Про войну. У нее часы испортились.