Леонид Бехтерев - Бой без выстрелов

— Линейка когда приедет? — спросила Елена Николаевна.

— Должна бы по времени и подъехать. Чего задерживается? — недоумевал Утробин.

Солнце поднялось высоко, а линейки не было. Утробин собрался дойти до госпиталя, поторопить, но не успел. Запыхавшись, вбежал санитар.

— Товарищ… Утробин… вас в… госпиталь… требуют… срочно…

Каждое слово он отделял глубоким вздохом.

Не расспрашивая, Утробин схватил фуражку и выбежал на улицу.

После ухода мужа Елена Николаевна устало опустилась на диван и закрыла глаза. Дочь Паша, думая, что мать уснула, ходила тихо, еще и еще раз вспоминая, не оставила ли чего крайне необходимого.

Уже давно перевалило за полдень, когда вспотевший от быстрой ходьбы Утробин забежал домой. К нему кинулись жена и дочь.

— Едем же! Время теряем…

— Остаюсь… Ехать нельзя… А вас захватит военная полуторка. Уговорил… Двоих возьмут.

— А ты, Илюша?

— Надо оставаться. Поверь, Лена, иначе не могу. Раненые не отправлены… На вокзале такое творится!

— Илюша, пусть едет одна Паша. Я остаюсь…

— Уезжай, родная. — Утробин обнял за плечи жену. — Мне спокойнее, если ты в безопасности.

— Нет… Паша, — обратилась мать к дочке, — ты все свое в один чемодан сложила?

— Да, мама…

Утробин обеспокоенно взглянул на ходики, что мирно и не спеша отбивали шаги времени.

— Прощайся, мать, с Пашей. Пора!

Грузовик стоял около магазина. Утробин с трудом втиснул в кузов Пашин чемодан, подсадил плачущую дочку, так и не успев поцеловать ее. Помахал ей и, надев фуражку, скорым шагом отправился в госпиталь.

Утром в эшелонах уже знали, что главная магистраль перехвачена немцами и раненых вывозить некуда. Люди понимали, что им грозит: несколько гитлеровских автоматчиков смогут расстрелять два эшелона безоружных раненых. Даже и автоматчиков не надо, достаточно двух факельщиков — подожгут вагоны, и беспомощные пассажиры задохнутся в дыму, сгорят заживо.

Те, кто мог двигаться, ползком, перекатываясь с боку на бок, подбирались к дверям вагонов и выбрасывались на рельсы, на асфальт перрона. Проклятия, стоны, крики раздавались со всех сторон. Равнодушное солнце, вставшее из-за гор, ярко освещало эту горькую картину. Оно поднималось все выше, припекало сильней, увеличивая страдания раненых.

Одна за другой на вокзале стали появляться женщины. Их вело сюда не любопытство, а беспокойство за судьбу раненых, которых они любовно и самозабвенно выхаживали в госпиталях с первых дней войны.

То, что увидели женщины на станции, сразу заставило их забыть личные тревоги и заботы. Раненым нужна теплота сердца, отзывчивость души, нежность рук. Таково уж женское сердце: увидит одного — пожалеет всех…

Анна Матвиенко, сестра-хозяйка госпиталя, встретила на станции знакомых по госпиталю.

— Аня, дай пить, — просили они.

Матвиенко с солдатской фляжкой бросилась к водопроводному крану. Выпустив тонкую струйку, кран стал хрипеть тяжело, с присвистом, как астматик. Анна ждала, ловила в горлышко редкие капли. Но вот кончились и капли. Кран перестал хрипеть и затих.

Передав раненым фляжку с небольшим количеством воды, Матвиенко побежала в госпиталь. По дороге позвала соседку Зою Завадьеву. Обе возвратились с полными ведерными чайниками и стали поить людей из рожков. На перроне, у вагонов, везде, где были раненые, сновало уже много женщин. Кто ведром, кто кофейником или миской носили воду из ближайших родников.

Не столько холодная родниковая вода, сколько душевное участие женщин ободрило раненых. Исчезло ощущение заброшенности, появилась надежда на спасение.

На станцию пришла и врач Лидия Григорьевна Тарасова. Ее поразило положение раненых. Она тотчас бросилась домой, чтобы принести все, что было у нее из пищи и медикаментов. Уже выходя с кастрюлькой и пакетом, Лидия Григорьевна натолкнулась на соседку, медсестру госпиталя Жанну Роеву. Мягкая, неизменно вежливая, Тарасова сейчас жестко бросила соседке:

— Дома сидите? А на станции раненые мучаются.

— На станции? Разве их не отправили? — удивилась Роева.

— Не отправили! — И побежала со двора.

Молва о том, что эшелоны не отправлены, что раненые на станции, распространилась по городу. Женщины наспех собирали кошелки и сумочки с едой. Несли на вокзал все, что было под рукой, — помидоры и огурцы, фрукты, кусок вареного мяса, блюдечко творогу, стакан сметаны, бутылку молока…

Напоив и накормив раненых, женщины задумались: что же дальше? Кто-то подхватил носилки и понес раненого в прохладное здание театра. Пример был подан. Никто не давал распоряжений, никто не командовал, а женщины уже бежали в вагоны за порожними носилками, клали на них раненых и несли в помещение театра. А здесь уже распоряжалась пожилая медицинская сестра, знавшая многих жительниц города:

— Не так, Маша, ставишь. Тут же проход должен быть…

— Этого, Ксеничка, несите в дальний угол. Ему нужна немедленная помощь.

Возвратившись на станцию, Лидия Григорьевна на некоторое время растерялась. Смотрела на раненых, на побуревшие от крови перевязки, сломанные лангетки, слушала стоны и не знала, что же ей делать. Но постепенно оцепенение проходило. Она не представляла всей сложности обстановки, которая сложилась в этом районе. Но одно было ясно: многие нуждались в срочной помощи. Если эшелоны уйдут даже через три-четыре часа, то все равно этих раненых нельзя отправлять, не оказав им немедленную помощь. Понимала она и другое: на вокзале, где пыль и грязь, раны открывать опасно. Требовались стационарные условия. В здании театра, куда начали переносить людей, операционную тоже скоро не развернешь.

Лидия Григорьевна решила направлять раненых в санаторий имени Пирогова, где палаты и оборудование позволяли разместить больных и быстро оказать им помощь. Многих местные жительницы разобрали по квартирам — лишь бы укрыть от гитлеровцев, которые вот-вот могли нагрянуть в город. Все понимали, как это опасно. Обнаружив раненого бойца в доме, фашисты не помилуют. Но никто не думал об опасности. Раненых укрывали и принимали всюду как самых близких, родных людей, которым в доме и лучшее место и самый вкусный кусок.

В тот день на вокзале сошлись пути главных героев нашего повествования. Лидия Тарасова оказалась здесь после того, как отдала свой талон на право первоочередной эвакуации. Она готовилась покинуть город, но встретила врача Фридман. Та горько плакала.

— Что с вами? — спросила Лидия Григорьевна.

— Беда. Мне не дали эвакуационного талона. Без него кто же возьмет меня? А пешком с двумя детьми мне не уйти. И оставаться нельзя. Что делать, что делать?

Лидия Григорьевна обняла женщину и сказала: