Александр Коноплин - Поединок над Пухотью

— Очумел, что ли? — накинулась Глафира. — Али жить надоело? Батюшки, да что это с тобой?

Бледный как смерть разведчик смотрел куда-то мимо нее огромными — по полтиннику — глазами, потом перешагнул через лежащую в снегу Глафиру и двинулся к деревне. Женщина догнала его, заставила остановиться.

— Сумасшедший! Ты чего это удумал? Нужны они тебе, голодранцы эти? Сам говорил, скоро от них мокрое место останется…

Он перевел на нее сумасшедший взгляд, вздохнул как во сне:

— Мне один нужен! Возьму его — вернусь в часть, уйдет — нет мне туда дороги…

— Господи, да что это за напасть такая? Который хоть? Все они, прости за грубое слово….

— Тот, который в фуражке.

— Эрик?! — вскрикнув, она зажала рот ладошкой, но было поздно: разведчик взял ее за плечо.

— Знакомый, что ли? Тогда выкладывай начистоту.

Она поняла, что молчать рискованно. Корчась под его чужим, сверлящим взглядом, проговорила:

— Да его тут все знают…

— Кто все? — Стрекалов говорил медленно, словно цедя сквозь зубы каждое слово, глаза его горели, а пальцы сжимались все сильнее. Глафире было страшно за себя и отчего-то жаль этого длинного, нескладного парня.

— Да наши, деревенские. Ты думал, в деревне никого? Как бы не так. Сперва-то, как немцы пришли, разбежались. А после вернулись. Куды с ребятишками денесси? Так и живут. Кругом немец все попалил, а наши Олуши не тронул.

— Это почему же?

— Скажу. Только ты плечо-то не тискай, больно…

Он убрал руку.

— Соврешь — пеняй на себя.

— А чего мне врать? Это все он, Эрик. Тут у них вроде отдыха. Отдыхают после налетов. Пьют, едят… У Эрика и баба есть. Наша, олушинская, Лизавета Кружалова. Третий дом еенный отсюда… Скотину, какая была, всю приели, зерно, картошку — все подчистую. Теперь и сеять нечего. Ну да что там! У других еще хуже… Ты округ-то деревни видел? Все спалил. А наши Олуши хоть стоят…

— Вот что, Глафира, мне этого вашего Эрика повидать надо!

Теперь — непонятное дело — он был почти весел. Глафира с мольбой смотрела ему в светлые, с белыми ресницами, глаза:

— Обещал ведь, Александр!

— Обещалась свинья дерьма не есть — бежит, а их два лежит…

— Об себе думаешь, а на меня наплевать, да? — Она озябла, стоя по колено в снегу в худых валенках, губы ее посинели, нос заострился. — Уважь, солдатик, пойдем к моему Семену. Одной мне его не найти.

— Семен твой… В общем, никуда он не денется теперь, а этот гусь свободно может смыться.

— Господи, что за жизнь! — Она нагнулась за своим узлом, но тут же выпрямилась. — Да вот же они! Обратно никак едут…

От деревни к лесу ехали два мотоцикла. Стрекалов лег в снег, оттянул затвор «шмайссера», Глафира, подхватив узел, кинулась вниз по косогору.

Однако два мотоцикла проехали, а третий не появлялся. Сашка подождал немного, поднялся.

— Видно, не миновать мне к нему в гости идти. А ты ступай, — сказал он подошедшей женщине, — дорогу знаешь, чего еще! Я, как управляюсь, сам приду… Который, говоришь, дом? Третий? Ну ладно, иди, нечего тут тебе смотреть…

Она не спускала с него глаз, словно запоминая еще недавно незнакомые, а теперь с каждой минутой становившиеся все более дорогими черты.

— Хороший ты… — Она хотела, как видно, поцеловать его, но вместо этого только слегка коснулась пальцами коросты на его щеке. — Болит?

— Ладно, прощай.

Она испуганно вскрикнула.

— Не говори так! До свиданья, Александр…

Он поправил автомат и пошел к деревне. Она ждала, что он оглянется, может, махнет рукой, но он не оглянулся.

Помедлив, она пошла, неся на спине большой узел, однако идти с такой ношей по снежной целине было трудно, она выбилась из сил и остановилась. Деревня осталась далеко позади, за грядой кустарников и молодого сосняка, издали были видны только верхушки старых лип, что не одну сотню лет росли вдоль околицы, да две скирды соломы, верно, брошенные хозяином за ненадобностью, прилепились к гряде ольховника. В той стороне, куда шла теперь Глафира, громыхало по-прежнему беспрестанно и страшно, только на юру, среди поля, это грохотанье казалось ближе, чем раньше.

Присев на узел, Глафира сняла варежку, поддела немного пушистого колкого снега, лизнула…

И услыхала позади, в деревне, длинную автоматную очередь. Потом другую, третью — совсем короткие. Потревоженные выстрелами, суматошно залились собаки. Гремели орудия за рекой.

Между тем небо на востоке из розового превратилось в оранжевое, огненные столбы взметнулись над лесом, предвещая мороз и скорый восход солнца.

Тоскливый женский крик «а-а-а» долетел от деревни, наткнулся на ельник, возле которого сидела Глафира, забился в хвое, как птица в силке, и затих.

Именно этот крик, а не стрельба заставили Глафиру очнуться. Там, за сугробами, в километре от нее могло произойти нечто страшное, непоправимое, в то время как она сама была далеко от этого места и ничем, абсолютно ничем не помешала тому, что могло свершиться или уже свершилось.

Схватив узел, она кинулась напрямик к деревне, забыв, что всего в полусотне метров есть хорошо накатанный зимник.

Позади огородов снег как будто был глубже — Глафира сперва оставила узел, потом сняла полушубок, затем развязала полушалок… Однако чем ближе становилась деревня, тем медленней делались шаги женщины, тем сильнее и тревожнее билось ее сердце.

Возле пятистенка с крашенными охрой резными наличниками стоял немецкий мотоцикл.

Шатаясь, Глафира дошла до поленницы и ухватилась за гладкий, отполированный до блеска за долгие годы колышек.

Снова тот же голос, но уже где-то далеко за околицей повторил свое тоскливое «а-а-а», и собаки, перестав лаять, дружно завыли.

Ноги больше не держали Глафиру. Она сползла вниз, на снег, на гладкие пахучие сосновые щепы…

Ей казалось, что на этих пахучих щепах она просидела очень долго. Из оцепенения ее вывел гром пустого ведра в сенях. Ожидая увидеть знакомую фуражку Эрика, она подняла голову. В дверях, прислонясь плечом к косяку, опустив правую, сжимавшую автомат руку, стоял Сашка.

— Зацепил, гад! Помоги, Глаша, — устало сказал он.

Глафира кинулась к крыльцу.

Александр Викторович Коноплин — член Союза писателей СССР. Он — участник Великой Отечественной войны. После демобилизации работал на стройках в Сибири, был лесорубом, сплавщиком леса, коногоном, объездчиком лошадей, затем — артистом драматического театра, корреспондентом студии телевидения, редактором книжного издательства.

Первая книга рассказов писателя вышла в I960 году в Верхне-Волжском издательстве, а в 1968 году там же — роман «Время дождей». В 1979 году издательство «Современник» выпустило его книгу «Сердце солдата» — сборник рассказов и повестей, одна из которых была положена в основу телевизионного фильма.