Иштван Фекете - История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Мысль стать дворянином не давала больше покоя Пиште. Только об этом думал он теперь днем, только об этом грезил по ночам. С того часа, как его обидели в Большом лесу, всякий дворянин представлялся ему своего рода высшим существом.

Каждый ребенок или юноша грезит о чем-то блистательном, но по сравнению с тем, о чем возмечтал Пишта, грезы эти, как правило, или несбыточно высоки, или очень скромны: он или представляет себя королем сказочного царства, где в лесу растут поющие золотые деревья, а в ручьях вместо воды струится чистое серебро, или, если такое царство не приходит ему в голову, тогда он мечтает о новых шпорах или о колчане со стрелами.

Но кому вздумается в таком возрасте вдруг возмечтать о дворянстве? Ведь это только какому-нибудь разбогатевшему торговцу кожами да купцам-поставщикам для армии нет покоя от мысли, что и они «могли бы стать господами, захоти того король». Все же другие люди вырастают в смиренном убеждении, что все на свете так и должно быть, как есть, и что власть и ранг даются человеку самим богом.

Между тем от старшего и младший братец заразился этим непомерным тщеславием, страшной жаждой получить дворянство.

— А ведь и отца нашего не запороли бы до смерти, будь он дворянином! — стал поговаривать Лаци. — И наша судьба была бы иной. Вон, возьми, к примеру, Мишку Генчи или Габи Сентпаи, наших с тобой однокашников. Хоть не им, а нам с тобой бог дал крепкие кулаки, а они все же сильнее.

Дареная портупея постоянно висела над койкой Пишты. Опасная это была памятка. Именно она навевала сумасбродные мысли, которые вскоре совсем вскружили голову и Лаци.

— Висит, а носить ее не имею права! Иному она была бы дороже всех сокровищ мира, а мне это без пользы. Что же мне, в книгах, что ли, погрести себя с горя? А к чему? Науки, они только благородным сословиям украшение, нам же с тобой разве что кусок хлеба.

Доброму дядюшке Добошу пришлось прекратить свои повествования по вечерам. Теперь мальчиков уже перестало интересовать, как ходит патакский студент в своей узкой каморке (готов об заклад биться, в Патаке этот же самый анекдот рассказывают про дебреценского семинариста) или как звонят колокола в храмах различных религий. Лютеранский колокол, например, выговаривает: «Ни туды и ни сюды»; католический: «Дева Мария, дева Мария»; а кальвинистский ворчит: «Черт побери, черт побери!»

Дядюшка Добош рассказывал подобные истории с удивительным смаком, так что и мертвец лопнул бы со смеху, услышав повествование о том, как «студенты перевелись». И только эти помешавшиеся мальчишки не смеялись анекдоту, а сидели слушали рассказчика, уныло повесив носы.

Зато как загорались их глаза, когда старый Добош принимался рассказывать о Палко Кинижи [17] Кинижи Палко — венгерский военачальник, завоевавший высокое воинское звание необычайным мужеством, проявленным в сражениях с турками. , который из подручного мельника стал полководцем, или как постригшийся в монахи истопник Дёрдь [18] Дёрдь (1482–1551) — монах-солдат, ставший варадским епископом и одним из исповедников короля Яноша Жигмонда. Один из выдающихся политических деятелей того времени. стал королевским опекуном. И надо признать, дядюшка Добош привирал не так уж много к обеим историям.

Впрочем, Лаци был легкомысленным мальчонкой и в отсутствие старшего брата быстро забывал о своем тщеславии. Порой он увлекался забавами, играми и чувствовал себя вполне счастливым. Однако душа у Лаци была мягкой, словно воск, и стоило мальчику увидеть старшего брата опечаленным, как сердце его сжималось. А начни Пишта мечтать, фантазия Лаци пускалась наперегонки с братцевой, подобно ленивому коню, который рядом с резвым стригунком тоже прибавляет шагу.

Годы шли чередой, и над губой у мальчиков стал уже пробиваться пушок.

— Не сегодня-завтра мужчинами станете, детки, — повторяла тетушка Добош, души не чаявшая в сыновьях..

Добрая женщина начала уже призадумываться о дальнейшей судьбе юношей, особенно о Пиште. Еще год, и голова его будет до отказа набита всем, чем ее могут напичкать дебреценские профессоры. Значит, надо что-то делать с этой головой. Умный, ученый малый! Профессоры не нахвалятся им: да и почерк у него такой, что все просто диву даются, какие красивые, кругленькие получаются у него буквы. Прошлый раз, например, именно ему поручили переписывать поздравительный адрес, отправленный семинарией палатину по случаю дня рождения последнего.

После долгих размышлений тетушка порешила, что Пиште лучше всего быть в каком-нибудь селе дьячком. Во-первых, он может учить деревенских ребятишек так же, как и сам, красиво писать, а во-вторых, с его голосом он не только сможет петь псалмы под аккомпанемент органа, но даже и отпевать усопших, и в этом ему не будет равных! Ах, как хорошо было бы и ей умереть в той деревне, где станет он служить.

Что же касается Лаци, то из этого парня ученого человека не получится. Вот только закончит школу — и быть ему мясником. По крайней мере есть на кого мясную лавку оставить.

Лаци и не возражал против таких планов, зато Пишта только головой печально покачивал. Видно, и в этот час у него на уме был славный витязь Брунцвик [19] Имеется в виду чешская легенда о короле Брунцвике. , отправившийся по белу свету завоевывать себе новый герб. Прежний его герб изображал птицу грифа, а он хотел себе непременно льва. Пишта прекрасно понимал рыцаря Брунцвика.

— Что ты мотаешь головой? — уговаривал его дядюшка Добош. — Да ведь у дьячка не жизнь, а малина. Cantores amant humores — дьячки любят вино. А дьячков любят люди. Недаром и король Матяш был хорошим другом дьячка из Цинкоты!

Однако мысль о щедрой цинкотской винной кружке ничуть не утоляла тщеславия Пишты, и он даже пригрозил Добошам, что скорей утопится или с колокольни спрыгнет, чем согласится быть дьячком.

— Так кем же ты собираешься стать, сынок? — голосом, полным любви, вопрошала тетушка Добош. — Я же тебя не принуждаю ни к чему. Не скрывай, скажи мне откровенно, чего твоя душенька желает, и я помогу тебе достичь твоей цели.

Пишта вспыхнул, глаза его лихорадочно заблестели.

— Прежде всего я хочу стать дворянином, а потом скажу и об остальном.

Тетушка Добош в страхе только руками всплеснула.

— Ой, сынок, ведь это одному только королю подвластно!

— Ну так что ж, пойду к королю!

— Ах ты, глупая твоя головушка! И откуда в тебе столько гордыни? У кого ты научился такой заносчивости? К королю он пойдет! И из головы выбей эту дурь! Ты что же думаешь, что до короля одним махом допрыгнуть можно? Надеть сапоги семимильные да сказать: «А ну, сапоги-сапожки, мчите меня к королю». А я тебе так скажу: и не верю я вовсе, что король-то существует. Говорят, что он, мол, в городе Вене проживает. А во всей Венгрии нет города с таким названием.