Иван Шмелев - На пеньках (отрывки)

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые:
Его призвали Всеблагие,
Как соучастника, на пир…
И все мы пьем бессмертье! То есть не все, понятно… но у могущих вместить это «бессмертье» - душа другая. Они уже причастились «чаше» и получили особый дар - иными смотреть глазами, ходить над бездной. У них и лицо другое: у кого - больше, у кого - меньше изменилось,] от глубины зависит. Вот и по вашим глазам я вижу, что и у вас у к р а л и. Вещи, жизни?.. Но страшно непоправимо, когда все украдут у вас,- самих! И даже воров не знаешь… Но когда в с е украдут, уже нечем, не во что принять «чашу», и призыв «всеблагих» - впустую! Но об этом после. А вот о в е щ и…
Вы не досадуете, что я все уклоняюсь от главного, от рассказа о превращении?.. Но отступления эти нужны, необходимо нужны! Да и спешить-то нам некуда, как бывало… И «зуда» в ногах уже нет.
Вот вы говорили, что сейчас в Париже весна, каштаны разбили почки, и у вас зуд в ногах. Вы подолгу простаивали на Бульварах, перед витринами, где заманчивые плакаты Кука и океанских обществ обманывают вас далями?.. Да, влечет. Когда-то и я испытывал этот томящий «зуд» перед оранжевыми плакатами - оранжевыми песками, верблюдами, пирамидами, оазисами, пальмами и белыми шлемами англичан, перед синькой с мылом у берегов, с черно дымящими серыми гигантами, внутренности которых роскошно даны на фотографиях, от королевских салонов до гениально-гигиенических уборных. Скорей билет! И, покорный всевластному зову далей, весне и «зуду», не чувстуя головы, трепетно я входил в солидно обставленные агентства, прокуренные экзотическими сигарами, травами, пропитанные как будто морскою солью и пряностями Востока, - или мне так казалось?..- и, как с шампанского, пьяно крутил по карте, отыскивая волшебный путь. Там я встречал таких же, с глазами в далях, мужчин и женщин. Женщины были беспокойны, как птицы в перелете, восклицали, роняли деньги, забывали сдачу, рассеянно слушали советы,- как в гашише, с блуждавшими за стеной глазами. Там я встречал раздумывающих над картой, решающих, как в рулетке,- Багдад или Аргентина? или… истоки Нила?… Цейлон, Мадейра, - или еще там что-то?..
И часто, меняя планы, в гипнозе от голубой вуали, от ударившего по сеодцу слова- «Батавия» или «Калькутта», от таинственных букв на карте, от хитрого завитка течений,- я покорялся таившемуся во мне бродяге.
Зовы весны я знаю. Миражи знаю - и уже не стою подолгу, разглядывая плакаты.
Дали… Их у меня украли, и «зуд», и весну украли, и не слышится мне сладко зовущий шепот «пойдем со мною!». Я никогда не пойду теперь, и черная синька с мылом -дешевка обманной прачешной. Я уже пережил обманы.
Вы спрашиваете, что у меня украли… Все украли. Меня самого украли. Но об этом - после. И вот о в е щ и…
Весна, далекое… Я тогда крепко верил во все решительно, во что полагается верить человеку, культурному человеку. Всеобщий прогресс во всем - закон развития человечьих обществ! - «победное шествие науки», великий блаженный день, когда откроют тайник последний, небо сведут на землю. Не за этими ли волшебными ключами, разинувши рот, стремятся в весенней тяге?.. Все - в далях!
И я стремился.
Я недавно женился, и судьба подарила счастьем. Я увидал моего ребенка, продолжение моей жизни. Не думается об этом, но… есть э т о! И я не думал, а это было: ей я и передам мои стремленья, исканья т а й н ы, с последствиями блаженства. Чудесная девочка…- теперь ее нет на свете. И, полный счастьем, близившейся весной и смутной тягой, я поехал на экскурсию. Об этой экскурсии мы с женой мечтали,- и вот ребенок… Чудесные тайны и - реальность. Жена пожертвовала собою для нашей девочки, решила кормить сама и уехала к матери в Тарусу. А я купался в этой священной синьке Архипелага, крутился в волшебном мыле, шныряя по островам, разглядывая следы чудесного. И до сего дня помню восходы солнца на Корфу, крошку-гречанку в Аргостоли на Кефалонии, писавшую мне признанья на розовых бумажках, пахнувших розовым маслом и шафраном… и старого грека Димитраки, проводника на Крите. Это был пессимист-философ, все познавший, до - «гноти зе аутон»!
«Дождь падает в море, господин ученый,- говорил, прищурясь, Димитраки,- море уходит в небо, небо стекает в море. Так - все. Люди рождают камни, делают их живыми… потом люди оставляют кости. И кости, и камни делают потом пыль, пыль - грязь. Так - все, господин ученый».
Я весело смеялся, пил с мудрецом хваленое кипрское вино-очень скверное, скажу вам, пахнувшее почему-то серой,- и говорил, что кругом нас - тайны, и не все-то так просто.
Он напивался, хлопал меня по плечу и, приближая черные, как тараканы, глаза к моим, шептал:
«Не верь ни одному трактирщику, ни одной бабе, ни одной кошке!.. У первого нет Бога, у бабы -слова, у кошки -дома».
Чудак забавный! Я записал много его пословиц - и во всех одно было: ничему не верь, пыль и пыль. Сверхэкклезиаст!
«Каждый найдет свою стенку, чтобы лбом стукнуться. Каждый об себя убивается, И ты убьешься!»
И я убился, А обо что - не знаю.
Так я объездил светлые острова Эгейские и Циклады,- Самофракию, Лемнос, Митилены-Лесбос, Хиос и небесную колыбель Прекрасной - Милос пустынный… Пил молодое и старое вино и вынес в душе зерно, юную мою книгу - «Пролет веков». Невзирая на терпкие речи чудака Димитраки. То была книга - Веры. С камней, с обломков, с выжженных солнцем тропок, с пожелтевшего мрамора, с почерневшей бронзы, от вечного - молодого неба, - вынес я бодрую веру в человека-бога. Я был тогда пьян крепко-земным вином, и в каждой девушке на скале, с суровыми, как у юноши, бровями и тонким станом, виделась мне Сафо, вечная прелесть мужества.
Помню, с Лемноса я дал телеграмму в не ведомую никому здесь Тарусу,-страстный привет жене,-и лупоглазый, чесночный грек, принимавший мою депешу, строго взглянул на меня; покачал укоризненно головой и перечеркнув, исправил: «Фарос!» И взял с меня что-то в пять раз меньше.
«Та-ру-са! - весело крикнул я,- это у нас, в России!»
Он недоверчиво посмотрел в меня, порылся в книге, что-то, наконец, понял - и улыбнулся.
«Все это может быть, но это наше слово, греческое, и надо писать - «Фа-рос»!! Наши храбрые греки прошли по всему свету и построили города у всех народов!.. Наш Александр Мегалос!!..»
Через два дня я получил радостный ответ из далекой Тарусы: «Еду к тебе, встречай в Константинополе».