Александр Фадеев - Разлив

Морщась от боли, Антон приложил к укушенному месту оторванный клок рубахи и сел. "Все-таки не закричал, - подумал не без гордости, - да и она пощады не просила..." Где-то совсем необычно шевельнулась злоба и тотчас же угасла. Он встал и, пошатываясь, вышел на опушку. Долго и тщательно присматривался и прислушивался по сторонам. Не видно, не слышно.

- Эй! - крикнул, превозмогая боль.

Ответа не последовало.

- Ну, и катись... - сказал он с любовью и восхищением.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

На сходке по кочковатым головам мужиков прыгали короткие рубленые слова Неретина. Раздвигали они плотно сшитые черепа и согласно укладывались внутри, как мелкие, хорошо колотые дрова.

А когда Неретин кончил и сельский председатель, расчесывая рукой льняную кудель бороды, сказал:

- Подымай правую руку, которые согласны! - выросла над сходкой густая, мозолистая и корявая забока.

Митька Косой, присяжный запевала, с трудом протискался к Харитону.

- Слышь, голован, - сказал вполголоса, дернув его за рубаху.

- Ну? - обернулся Кислый.

- Моя ведь правда...

- В чем?

- Да Марину-то... Пропили седни Вдовины мельнику, ей-богу...

Жидкие Митькины плечи судорожно сжались острыми клещами длинных Харитоновых рук.

- Откуда ты знаешь? - спросил Харитон глухо.

- Только што сестра сказала. Она у ей была. Лежит девка в амбаре и ревет. - Митька поковырял в носу указательным пальцем и, не найдя ничего утешительного, добавил строго: - В воскресенье свадьба, во как!

Были у Харитона всегда прямые, грубые, топором тесанные мысли. И первая мысль, которая пришла ему в голову, была - пойти и убить мельника. "Чего ей за гнилым пропадать", - подумалось жестко. Однако эта мысль быстро отпала. Он знал, что его или арестуют, или расстреляют самосудом, а на поддержку Неретина в таких делах нельзя было и рассчитывать.

Тогда он бросил сходку и быстрым развалистым шагом пошел к Марине.

2

На неогороженном дворе Вдовиных стояли только две постройки: изба, похожая на голубятню, и маленький, на тоненьких ножках, амбарчик. Харитон тяжело перешагнул полусгнившие ступеньки амбара и решительным толчком отворил дверь.

В душной полутьме, на грязном тряпье, уткнувшись лицом в подушку, лежала Марина. Она не обернулась и вряд ли слыхала, как он вошел. Он остановился у порога и долго молча наблюдал за ней.

Марина уже не плакала или, вернее, не могла уже плакать и лежала тихо, без движения, почти не дыша. Источились горькие думы о собственной судьбе, о Дегтяреве, о мельнике, осталось только переполнявшее душу и тело безмерное, дошедшее до последней черты отчаяние.

Харитон на цыпочках подошел к ней и, опустившись на корточки, положил ей на голову большую черную руку. Она вздрогнула и, посмотрев на него, ничего не сказала. Похоже было, что нисколько и не удивилась его появлению.

- Слышь... Марина!.. - сказал Харитон, насильно вытягивая застревающие в горле слова. - Гнилой он, и сволочь... мельник-то...

Она ничего не ответила, но он не продолжал, ожидая, что она догадается, о чем он хочет говорить. Марина не догадалась. Тогда он взял ее за руку и более твердым голосом сказал:

- Уж лучше тебе за меня пойти... Конечно, белого хлеба у меня нет, черный тоже не всегда бывает... Зато здоров.

Марина не понимала как следует, о чем он говорит, но звук его голоса напоминал ей Дегтярева. Она снова упала головой в подушку и заплакала, по-детски, неглубоко и часто всхлипывая.

- Не нужно плакать, ну! - крикнул Харитон сурово. - Не время!..

И только от его крика она осознала наконец, в чем дело. Тычась носом в подушку, заплакала еще горше и жалобней.

- ...Сговорена... уже... с попом... сва-адьба... - проступили сквозь плач и всхлип дрожащие и мокрые, лишенные всякой надежды слова. - Свез уже... отцу Ивану... муку... Вавила...

- Черт с им, с попом! - вспылил Кислый. - Дура ты, вот што! На кой ляд нам поп?.. Сама гнилая будешь, дети - пойми!.. Не до попа тут!..

Не привыкшая думать, в куски разбитая горем, Марина только на одну секунду попыталась представить, как отнесется к ней, невенчанной, село. Ей вспомнилась брошенная прошлый год землемером высокогрудая Палага, затравленная пьяными бабами на пыльных перекрестках и утопившаяся в омуте у речного колена. И оттого, что невыносимо противным и страшным было распухшее, изъеденное сомами и раками тело Палаги, не нашлось в простой Марининой голове сил, чтобы переступить неумолимый, веками признанный закон.

- Нельзя... - сказала она тихо.

- Подумай!

Харитон сидел на полу и ждал. Сидел долго: час, может быть, два. Желтый солнечный платок у растворенной двери передвинулся к противоположному закрому, а он все ждал.

Марина перестала плакать и молча лежала на тряпье. Из-под грубого холщового платья торчали неживыми обрубками ее босые грязные ноги.

- Слушай, - хрипло сказал Харитон, - а если я найду такого попа, что повенчает... со мной?..

- Не найдешь, - ответила она безнадежно.

- А если найду?

- Сам знаешь, чего спрашиваешь!.. - крикнула она истерически.

Он резко вскочил и вышел на улицу. Несколько секунд Марина слышала, как хрустели под тяжелыми ступнями разбросанные по двору щепки.

3

В этот день казались Кане люди опаснее зверей. И на пришедших только что со сходки отца Тимофея и Жмыхова она тоже взглянула с недоверием. Но было у лесника все такое же впалое лицо, с отросшей за поездку рыжеватой бородой, и по-прежнему шутил лукаво и смеялся священник. Разве только от жары больше обычного налился кровью поповский мясистый нос и сиял и лоснился от пота.

- Ну, так как порешим? - грузно отдуваясь, спросил поп Жмыхова.

- Так уж порешили. До вечера мы, ясное дело, управимся. Десять пудов муки своей свезу в обчество. Постановление!.. Хоть и не нас касается, а все-таки везти домой всю неудобно.

- По холодку и грянем, - согласился отец Тимофей. - Ночи теперь месячные. Гляди, к утру до Кошкаровки доплывем.

Он ушел, звучно сморкаясь в подрясник.

4

Когда прибежал Харитон домой, сидел отец Тимофей на толстом обрубке дерева и, подвывая под нос что-то веселое, чинил свои уже не менее ста раз чиненные сапоги. Разбирался поп в дратве чище Евангелия.

Выслушав сбивчивые пояснения и просьбы Харитона, он удивленно развел руками.

- Вот так де-ело! - протянул басисто. - Видна, как говорится, птица по полету, а добрый молодец по соплям. И охота тебе венчальную комедь отламывать, а?

- Так не идет без венца, пойми! - горячился Харитон.

- А мельника думаешь с носом оставить? Отняли, мол, мил человек, у тебя мельницу, дак на тебе вот эдакий нос?..

Отец Тимофей приставил к своей луковице желтую руку и, выпустив из межколенья сапог, залился безудержным басовитым хохотом.

- Брось ты! - сказал Харитон грубо. - Мне не до смеху...