Николай Лесков - Житие одной бабы

- А вот я тебе покажу, что я грозен. Если ты перед кем только рот разинешь, так не я буду, если я тебе его до ушей не раздеру. Ты это помни и не забывай.

- Грех-то какой, - проговорила Настя, когда вышла Варвара. - Кто эту беду ждал?

- Никакой беды не будет.

- Не говори этого, Степа. Она всем разблаговестит. Она это неспроста зашла.

- Не посмеет.

Однако Степан ошибся. Бабы стали подсмеивать Насте Степаном.

Отдала Настя Степану сукно, три холста да девять ручников; у кума он занял четыре целковых и поехал в К. Оттуда вернулся мрачный, как ночь темная. Даже постарел в один день.

- Что? - спрашивала его Настя.

- Пропало дело.

- Как так, Степанушка?

- Обманул, собака. Взял деньги, а пачпортов не дал. "Привози, говорит, еще столько ж".

- Да ты б требовал.

- Что мелешь! Острога неш нет. Как требовать-то в таком деле.

- Горе наше с тобой.

- Не радость.

- Как же теперь быть?

- И сам не знаю.

- Донести еще денег, что ли?

- Не поможет, уж это видно, что все на обман сделано.

Горевали много. Однако порешили бежать, как потеплеет. Настя была в большом затруднении. Ей хотелось скрыться, пока никто не знает о ее беременности.

Так ей не привелось сделать.

На масленице, наигравшись и накатавшись, народ сел ужинать, и у Прокудиных вся семья уселась за стол. Только что стали есть молочную лапшу, дверь отворилась, и вошел Гришка.

Настя как стояла, так и онемела. Поздоровался Гришка с отцом, с матерью, поздоровался и с женою; а она ему ни слова.

Пошли все спать. Только старик долго сидел еще с Григорьем. Все его расспрашивал; но потом и сам полез на полати, а сына отпустил к жене.

Да жены-то Григорий не нашел в пуньке. Дверь была отворена, и кровать стояла пустая.

VII

От Прокудиных до Степанова двора было всего с полверсты: только перейти бугорок да лощинку. Настя перебежала бугор и села на снегу в лощинке. Она сегодня не ждала к себе Степана и не знала теперь, как его вызвать; а домой она решилась не возвращаться. Ночь была довольно холодная, и по снегу носилась легкая сероватая пыль: можно было ожидать замята. Настя крепко прозябла в одной свите и пошла к Степанову двору. В избе еще был свет. Настя потихоньку заглянула в окно. Степан сидел на лавке и подковыривал пенькою детские лапотки. В сенях кто-то стукнул дверью. Настя испугалась, отбежала за амбарчик и оттуда продолжала глядеть на окно. В хуторе было тише, чем в поле, но по улице все-таки мелась снежная пыль. Видно было, что кура разыгрывается. Настя, пожимаясь от стужи, не сводила глаз с освещенного окна Степановой избы. Наконец огонь потух, и в тишине ночи, сквозь завывание ветра, Настя услыхала, как стукнула дверная клямка. Настя в ту же минуту завела песенку и, пропев слова три, замолчала и стала смотреть на ворота.

- Ктой-то будто запел? - сказал, ворочаясь на лавке, Степанов тесть.

- Это тебе показалось, - отозвалась старуха, зевая и крестя рот. - Кто теперь станет петь на дворе? Кура курит, вот и кажется бог знает что.

В избе уснули, а Степан пролез в подворотню, тревожно осмотрелся и кашлянул. Из-за амбара выступила Настя и назвала его по имени.

- Что такое? - сказал, подскочив к ней, взволнованный Степан.

- Муж пришел.

- Что врешь!

- Пришел.

- Как же ты ушла?

- Так, вышла, да и пошла: вот и все.

- Как же теперь быть?

- Про то тебе знать: ты мужик. Я куда хочешь пойду, только домой не вернусь.

- Иззябла ты?

- Иззябла.

- Где ж тебе согреться?

- Ах, да не знаю! Что ты меня спрашиваешь, про что я не знаю.

- К куму разве!

- Далеко. Я совсем застыла.

- Хочешь в овин?

- Ах, какой ты мудреный! Да веди куда хочешь.

В овине тоже было холодно, но все-таки не так, как на дворе. Степан распахнул свой тулуп, посадил Настю в колена и закрыл ее полами.

Стали думать да гадать, что им делать. Степан все гнул на то, чтоб Настя вернулась домой и жила бы кое-как, скрывая все, пока он собьется с средствами и добудет паспорты; а между тем и потеплеет. Насте эта препозиция не понравилась. Она и слушать не хотела.

- И не говори ты мне этого, - сказала она Степану. - С мужем жить надо, я знаю как, как мужней жене. А я себя делить промеж двух не стану. Не любишь ты меня, так я одна уйду.

- Да куда ж ты уйдешь?

- Куда глаза глядят.

Степану стало жаль Насти. Он любил ее, и хотя казалось ему, что Настя дурит, но он успокоил ее и решился бежать с нею.

Утром до свету он отправился к куму, а Настя целый день просидела в темной овинной яме, холодная и голодная. Разнесся слух, что Степан пропал и Настя пропала. Варвара тут же решила, что они сбежали вместе. Целый день об этом толковали на хуторах. У Прокудиных в избе все молчали и нехотя отвечали соседям, приходившим расспрашивать, что? да как? да каким манером она вышла? в какую пору и куда пошла?

- Кабы знали, куда пошла, так и толковать бы не о чем было, - отвечал с нетерпением старик Прокудин.

Гришка, как дурак, скалил зубы и ничего не говорил, только глупо улыбался; Вукол ездил к кузнецу и к Костиковой жене, но не привез никаких слухов о Насте.

У Степана в избе ад стоял. Жена его плакала, рыдала, проклинала Настасью, звала мужа "голубем", "другом милым" и толкала сынишку, который, глядя на мать, тоже ревел и кричал: "Тятя! тятя! где наш тятя?"

В овинной яме ничего этого не было слышно. Настя слышала только по временам сильное биение своего сердца и от холода беспрестанно засыпала. Пробуждаясь, она осторожно подползала к выходу и смотрела, светло ли еще на дворе, и затем опять забивалась в уголок и засыпала. Начало темнеть, Настя с нетерпением ждала Степана и вздрагивала при малейшем шорохе, который производили мыши. "Ну, если придут садить овин? - думала она. - Пропала тогда моя головушка!" Но овин садить не приходили. Всем было не до овина. Наконец совсем стемнело. На дворе была так же ночь, как и в яме. Настя выползла из ямы и стала смотреть вдаль. Ей послышалось, что где-то невдалеке фыркнула лошадь, потом будто скрипнули сани и остановились. Она подумала: "Не меня ли ищут" - и в испуге бросилась в свою яму. Через минуту за овином, с задней стороны, послышались торопливые шаги. Они раздавались все ближе, ближе, и наконец кто-то подошел к овину и спрыгнул в яму. Настя замерла.

- Где ты? - шепотом спросил Степан.

- Вот я, - отвечала шепотом же Настя, не оправившаяся от своей тревоги.

- Скорей! - Степан нашел ее руку и повел.

- Скорей! скорей иди! - говорил он.

Настя, спотыкаясь, насилу поспевала за Степаном.

- Куда ты ведешь меня? - спрашивала она его, задыхаясь от усталости.

- Иди, после будем говорить, - отвечал Степан, шагая по целому снегу.

За коноплями, где была выставлена несвоженная пенька, показались сани, запряженные пегою лошадью, и на них сидел человек.

- Скорей! - крикнул он, завидя Степана с Настею. Степан обхватил Настю рукою, и они бегом побежали к саням.