Ирина Грекова - Дамский мастер

И.Грекова

Дамский мастер

1

Я пришла с работы усталая, как собака. Мальчишки - ну, конечно! играли в шахматы. Это какая-то мужская болезнь. Я сказала:

- Черт знает что такое! Опять эти дурацкие шахматы. До каких пор?

На столе было типичное свинство. Пепельница разбухла от окурков. В пивных бутылках медленно надувались и лопались гигантские пузыри.

- Типичные свиньи, - сказала я. - Дела у вас нет, что ли? И это накануне сессии...

- Лапу, - подобострастно сказал Костя.

- Не будет тебе лапы. Свиньи, иначе не назовешь. Приходишь домой как в кабак. Хоть бы один раз пепельницу за собой вынесли! Неужели я, пожилая женщина...

- Прикажете возражать? - спросил Коля.

- Прекратить хамство! - крикнула я.

- Лапу, - потребовал Коля.

Мне улыбаться совсем не следовало, но губы как-то сами разъехались, и я дала ему руку.

- Не ту! - заорал Коля как оглашенный. - Левую, левую!

(Левая ценится дороже - на ней родинка.)

- А мне и правая хороша, мы - люди маленькие, - сказал Костя.

Я дала ему правую. Оба прицеловались - каждый к своей руке. Две наклоненные головы. Соломенно-желтая и угольно-черная. Дураки мои. Сыновья мои. Только не думайте, что вы дешево отделались. Я еще сердита.

- Сейчас же убрать со стола! - крикнула я, чтобы не демобилизовываться.

Костя, кряхтя, взвалил на плечо пепельницу, Коля стал вытирать стол какими-то брюками.

Голодная я была, как собака.

- Обедали?

- Нет. Тебя ждали.

- А дома что-нибудь есть?

- Ничего. Сейчас сбегаем.

- Нет, это черт знает что такое, - сказала я, распаляя себя. - Неужели же...

- ...ты, пожилая женщина... - услужливо подсказал Коля.

- Да! Я! Пожилая женщина! - заорала я. - Да, черт возьми! Пожилая! Работающая! Вас, дураков, воспитывающая!

- Но, заметьте, не воспитавшая, - скромненько вставил Коля.

- Да, к сожалению, не воспитавшая! Вся жизнь к черту! Ни за грош пропала жизнь!

- Не гоношись, подруга, - миролюбиво сказал Костя.

Я взяла бутылку и хотела бросить на пол, но не бросила.

- Нет, хватит с меня этого кабака. Уеду от вас. Живите сами.

- Живи и жить давай другим, - снова ровненьким голоском сообщил Коля.

- Довольно дурацких замечаний! Я говорю серьезно. Жизнь - не цирк.

- Как вы сказали? - переспросил Костя. - Жизнь - не цирк? Разрешите записать.

Он вынул записную книжку, послюнявил карандаш и нацелился.

- Жизнь... сами понимаете... жизнь... не... цирк, - записал он.

- И вообще, - перебила я его очень громко, - мне это все надоело! Надоело! Понятно вам? Уеду в Новосибирск. Или, еще лучше, выйду замуж.

- Ото! - заметил Костя. - Это дает!

- А что? По-вашему, я уже не могу ни за кого выйти замуж?

- Только за укротителя, - сказал Коля.

Тьфу, черт возьми!

Я вышла и хлопнула дверью.

Молока бы выпить, что ли. Я открыла холодильник. Он был пустой и обросший, с одной-единственной увядшей редиской на второй полке. Не холодильник, а склеп. Никакого молока, разумеется, нет и в помине. А утром было. "Спороли", как говорила покойная няня.

...Нет, хватит с меня этого, хватит, думала я, расчесывая волосы и со злобы выдирая целые пучки. Не могут два молодых идиота сами о себе позаботиться, не говоря уж о матери... Подумаешь, "лапу"! Лижутся, а мать голодная. Надоело все, надоело... И эти волосы дурацкие, ни два ни полтора; полудлинные, неухоженные... А сколько седых появилось! И все на каких-то нелепых местах, например, за ушами, не то что у людей, те благородно седеют - с висков... Глупо седею, бездарно. А эти самодельные букольки на лбу! Сама, старая дура, на бигуди закручивала. Спать больно, плохо...

...Не буду им готовить обед, пусть сами о себе заботятся...

А с волосами этими что-то нужно делать. Остричься, что ли? Жалко... Уже года три, как отращиваю, столько трудов пропадет... Нет, хватит, остригусь. "Остригусь и начну" - так говорил мой папа. Беспокойно жил мой папа, до самой смерти все хотел "начать"... "Остригусь и начну"...

- Я ухожу, - сказала я мальчикам.

- Куда? - спросил Костя.

- Замуж, - ответил Коля.

2

А улица была прекрасная, вся в свежих каплях недавнего дождя. Листья на липах - светлые, новенькие, отлакированные, и поливальная машина катилась, сияя радугой, зачем-то поливая уже мокрый асфальт. Я купила мороженое и шла, покусывая твердую, украшенную розой верхушку. Зубы тихонечко ныли, но мне было хорошо так обедать - на ходу, мороженым. Что-то студенческое.

Ноги еще легки, весенний день еще длинен, люди идут, торопятся, много хорошеньких, остригусь и начну.

А вот и парикмахерская. В огромной витрине - фотографии девушек в масштабе три к одному, каждая натужно бережет прическу. Надпись: "Здесь производятся все виды обслуживания в порядке общей очереди".

Идти так идти. Я потянула высокую тяжелую дверь с вертикальной надписью: "К себе". Внутри пахло сладким одеколоном, паленым волосом и еще чем-то противным. Сидело и стояло десятка два женщин.

У, какая очередь! Может, уйти? Нет, решено, выстою.

Я спросила:

- Кто последний?

Несколько голов повернулось ко мне и не ответило.

- Скажите, пожалуйста, кто последний?

- Здесь последних нет, - сострила черномазенькая с задорным зубом.

- Крайнюю ищете, гражданочка? - спросила пожилая, в голубых носочках, с седоватой мочалкой на голове. - Крайняя будто за мной занимала, да ушла.

Руки у нее были красные, натруженные и тяжело лежали между колен.

- Так я буду за вами, можно? А как вы думаете, товарищи, сколько придется ждать?

- Часа два в крайнем случае, - ответила пожилая.

Другие молчали. Одна из них, статная, белая, как-то по-лебединому повернула шею, прошлась по мне ярко-синими глазами и отвернулась.

Я, говорят, не робкого десятка, но почему-то робею женщин. Особенно когда их много и они заняты каким-то своим, женским делом. Мне всегда кажется, что они должны меня осуждать. За что? А за что придется. За мой почтенный возраст (тоже красоту наводить пришла!), за очки, английскую книгу в авоське. В этой очереди меня сразу потянуло к той, пожилой, в носочках. И она, видно, тоже заприметила меня. Две бабушки. Она потеснилась на стуле, давая мне место.

- Садись, чего там. Сказано, в ногах правды нет.

Я осторожно примостилась на самый краешек.

- Да ты не бойся, всей задницей садись. Поместимся: у меня-то постная. Была, да вся вышла.

Уселись.

- Хочу шестимесячную сделать, - сказала она. - Боюсь, муж любить не станет. Что-то начал к одной молодой похаживать.

- А дети есть?

- Сыновья. Двое.

- И у меня двое.

- А муж гуляет?

- Нет у меня мужа.

Она помолчала.

- Кому как повезет, - сказала она, подумав. - У меня хоть и гуляет, да не пьет, а у тебя и вовсе нет. Ты все-таки не бросай, надейся. Не такая уж слишком пожилая, из себя полная.

- Я не бросаю, - сказала я.