Ирина Грекова - Летом в городе

- Пошляк, именно пошляк, - обрадовался Володя. - Метко сказано. Надо сознаться, без тебя я немного опустился морально и, пожалуй, физически. Маня - прекрасная женщина, хороший врач, но нет в ней этого самого... вечно женственного. Вообрази, я иногда вынужден сам себе стирать трусы и майки... Мне, конечно, нетрудно: квартира в новом доме, горячая и холодная вода, мусоропровод - это все есть. Но мужчине даже как-то неловко заниматься хозяйством, правда? Возьми литературу: где ты найдешь мужчину домашнего хозяина? Это как-то противоестественно. С тобой я этого не знал. Вспоминаю, как ты прелестно хозяйничала в нашей маленькой комнатке на шестом этаже. В нашей мансарде. Помнишь?

- Забыла.

- Не верю. Женщины никогда не забывают.

"Боже мой, - думала Валентина Степановна, - это самое лицо, эти самые зубы я любила. И как! Просыпалась: люблю. Засыпала: люблю. Все: люблю".

- Липы пахнут, слышишь? - спросила она.

- Да. Чудесный запах.

- Ну, ладно, мне пора идти, - сказала Валентина Степановна. - Лялька ждет.

- Да, кстати, как Лялька? - спросил Володя с голодным каким-то лицом. Совсем взрослая? Институт кончает?

- На третьем курсе.

- Красивая, наверно.

- Для меня - очень красивая.

- На кого похожа?

- На тебя.

- А веришь ли, - раздумчиво сказал он, - я этим живу. Ты мне, конечно, не поверишь, но это факт. Я вами - тобой и Лялькой - живу.

- Ну что же, - сказала Валентина Степановна и встала. - Живи. Мне пора.

Он тоже встал:

- Валюша, а может быть, ты позволишь мне, старому человеку, иной раз забежать на огонек? Посидели бы за чайком, поговорили бы... Посмеялись. Вспомнили прошлое.

- Ни к чему это.

- Все-таки я ей отец.

- Она тебя не знает и знать не хочет.

- Грустно, - сказал Володя. Старый Володя. Жалко его все-таки.

Она спросила:

- Здоровье-то как?

- Здоровье ничего.

Попрощались. Рука у него была слабая, вялая, какая-то мертвая. Дойдя до конца аллеи, она обернулась. Володя сидел, опустив руки. Его клетчатый серый пиджак казался издали зеленоватым.

Валентина Степановна поднялась по лестнице не спеша. "Не спешить, на каждой площадке считать до ста", - сказал врач. Ничего не поделаешь. Считай теперь до ста. До самой смерти считай.

В сумке у нее лежали ранние овощи: редиска, петрушка, морковь, салат. Все это было влажно, свежо, молодо-зелено. Не в ларьке брала - на рынке. Дорого, зато хорошо. Ляльку подкармливать надо: Лялька бледна.

На последней, шестой площадке она сосчитала только до пятидесяти и отперла дверь. Замок щелкнул - она дома.

- Ты, что ли, Степановна? - окликнула ее с кухни соседка Поля.

- Я, а что? Ляля не приходила?

- Не было. В десять глаза продрала, прическу всколотила - и вон. Ни чаю не попила, ничего. Все некогда. Вот не дрыхла бы до десяти часов, все бы успела. Я...

- Не звонила она?

- Вроде бы нет. Мне ни к чему. Ковер выбивала. Пылища! Глаза застит. А может, и звонила. Мне ни к чему. Мне звонить некому - я и не слушаю. Пускай себе дрынчит.

С Полей всегда так: ты ей слово, а она тебе - двадцать. Валентина Степановна разделась и прошла к себе. В комнате прохладно, окно открыто, и белая занавеска вздута ветром.

Села за стол, чтобы подумать. Она всегда думала перед тем, как начать работу по дому. Думала недолго: минуты три. Расставить дела по местам, пригнать их плотно, без зазоров. Чтобы на все хватило времени и не торопиться.

...Разобрать, почистить овощи - раз, суп поставить - два, пока суп варится, белье прополоскать - три...

Она считала и загибала пальцы, начиная с мизинца.

Лялька всегда над ней смеялась, поддразнивала:

- Первая колонна стоит, вторая колонна идет... Полководец!

- Надо же сообразить, что когда сделать. Потому у меня и хватает времени, а у тебя - нет.

- Все равно я так не умею. Планировать.

- Все ты умеешь. Лялька, когда захочешь.

А и верно, Лялька все могла, когда хотела. Но только все полосами. Полоса шитья. Сшила себе вечернее платье. Подруги приходили - ахали. Что платье - Олегу сшила брюки! Потом - полоса стряпни. Достала где-то поваренную книгу, восемнадцатого, что ли, века. Пестрый фартучек на отлете, тонкие руки по локоть в муке...

Поля стояла рядом, вперед животом:

- Неш так пекут? Кто так пекет? Пресное тесто - оно пресное и есть, а кислое - кислое. А ты в одну охристобратию все. И тут тебе дрожди, и тут тебе сода, и сдоба туда же, как идиотство. И все она по книжке. Нет чтобы людей спросить. Нет, по-нашему, кислое, оно и есть кислое, а пресное пресное...

- Слушай, Поля, а ты когда-нибудь ошибалась? - спросила Лялька.

- Нет. А как это: ошибалась?

- Очень просто. Была ты когда-нибудь не права?

Поля честно подумала и ответила скромно:

- Не вспомню. Будто не была.

...А пирог-то вышел хорош: высокий, дородный, румяный... Даже Поля, попробовав, сказала: "Ничего", но тут же добавила: "А по-нашему лучше".

Так же вот, полосами, шло у Ляльки ученье. Полоса пятерок, портрет на доске передовиков учебы - Валентина Степановна радуется. Следующую сессию начнет с двойки. Лежит, курит: "Не хочу учиться, хочу жениться!"

- Лялька, как тебе не стыдно? С твоими способностями...

- Еще неизвестно, к чему у меня способности. Может быть, во мне погибла певица.

И вот - полоса музыки. Купила гитару, научилась играть по самоучителю. Поет под гитару - старательно, но фальшиво. Слуха нет.

- Нет, Лялька, в тебе не погибла певица.

- А что? Очень плохо?

- Очень.

- А как же Борька в меня влюбился, когда я ему Кармен изображала? За пение.

- Не "за пение", а "несмотря на пение".

- И это - мать! Это не мать, а зверь. Настоящая мать должна слепо понимаешь? - слепо обожать свое дитя. Создавать ему золотое детство. А теперь проверим. Мышонок, хорошо я пою?

- Плохо.

- Ох, честность тебя погубит. А все-таки я тебя люблю...

Посмотрит, свесив голову набок, а потом взвизгнет тоненько и целовать:

- До чего же хорош! До чего мал! До чего мил!

Ну, ладно. Пора идти. Почистить овощи - раз, суп поставить - два. Валентина Степановна вышла на кухню, взяла с полки мисочку, с гвоздя дощечку. Все у нее на своем месте, каждая вещь - на своем гвозде. Это не педантизм, просто экономия времени.

Она начала разбирать овощи. Рядом стирала Поля, низко нагнув спину над цинковым, видавшим виды корытом. Кофта у нее на спине потемнела от пота.

- Поля, взяли бы вы мою машину стиральную. Гораздо скорее. Я вчера большую стирку - за час...

Ой, не надо было начинать. С Полей всегда так: дернешь - и польется. Так и есть.

- Машина!!! Видали мы ваши машины. На все - машины. Высморкаться или там до ветру сходить - и то скоро машину придумаете...

(В глазах Поли Валентина Степановна была олицетворением интеллигенции, со всеми ее грехами и слабостями.)

- ...Нет, Валентина Степановна, мне вашей машины не надо. Даром не возьму, не то что тысячи платить. Крутит-крутит, а чего крутит неизвестно. И по часам за ней следи. Кругом четыре минуты. Грязь, не грязь, белое, черное, - ей все равно. Четыре минуты. Разве я руками-то четыре минуты стираю? Я, может, каждое пятнышко на свет гляжу. Маруська-нижняя давесь на машине постирала - обхохотались мы. Все вместе склада - и давай крутить. А что вышло? Псивое белье и псивое.