Алексей Писемский - Плотничья артель

- Отца дьякона, папенька крестный, - отвечал он.

- А! Отца дьякона! Это хорошо... Что, обедня идет или нет?

- Начинается, папенька крестный, - отвечает он и, как человек привычный, пошел впереди, расталкивая для меня народ.

В церкви, у левого клироса, стоят две барышни, небогатые прихожанки. Я убежден, что до моего появления они молились усердно, но как увидали меня, так и начали модничать. Мне всегда несколько грустно видеть их у прихода. Зачем они не ходят в просто причесанных волосах, а как-нибудь всегда их взобьют? Зачем они носят эти собственного рукоделья шляпы из полинялой шелковой материи с полинялыми лентами? Зачем так безбожно крахмалят свои кисейные платья и, наконец, зачем, по преимуществу старшая, произносят все в нос? Я подозреваю, что, говоря таким образом, она воображает, что говорит по-французски.

После обедни я хотел было пройтись по ярмарке, но меня остановила проживающая в селе немолодая тоже девица из духовного звания, по имени Арина Семеновна, девица большая краснобайка и очень неглупая.

- Позвольте, батюшка Алексей Феофилактыч, - начала она, - просить вас осчастливить меня вашим посещением. Я еще пользовалась милостями вашего папеньки, маменьки; по доброте своей и великодушию, они никогда не брезговали посещать мою сиротскую хижину. Слух тоже, батюшка, и про вас идет, что вы в папеньку - негордые.

- С большим удовольствием, сударыня; но меня звал отец Николай; чтоб мне туда не опоздать, - сказал я.

- Отец Николай, батюшка, долго еще изволят пробыть в церкви, так как теперича простой народ молебны будет служить, а вы по крайности тем временем чайку или кофейку у меня откушаете. Богато-небогато, сударь, живу, а все на прием таких дорогих гостей имею.

- Очень хорошо, сударыня, извольте.

- Не знаю, как и благодарить за ваши милости, - сказала мне с поклоном Арина Семеновна и отнеслась к идущим за мной двум барышням: - Нимфодора Михайловна, Минодора Михайловна, позвольте и вас просить к себе на чашку чаю: я у вас частая гостья, гощу-гощу и стыда не знаю, а вас в своем доме давно не имела счастия видеть.

- О нет, вы этого не можете сказать: мы у вас тоже частые гости! произнесла совершенно в нос старшая сестра, Нимфодора.

- Кабы еще чаще, еще бы я была больше осчастливлена, - сказала Арина Семеновна.

Все мы таким образом пошли к ней. Я видел, что барышням очень хочется заговорить со мной, но я, признаюсь, побаивался этого.

- Как здоровье вашей супруги? - сказала наконец младшая, Минодора, говорившая меньше в нос, но зато, судя по выражению лица, должно быть, более желчная, чем старшая.

Впрочем, обе они, как уже немолодые девицы, были немного злы и на меня, как я слышал, питали большую претензию за то, что я не знакомился с ними. Предчувствуя, что вопрос этот был сделан с ядовитой целью, я поспешил отвечать:

- Слава богу, здорова, и мы с ней всё сбираемся к вам.

Что-то вроде улыбки пробежало по губам обеих барышень.

- И скоро исполните ваше обещание? - сказала старшая, Нимфодора, еще более в нос.

- На той неделе непременно, непременно, - опять поспешил я отвечать.

- Очень приятно, конечно, будет нам видеть вас у себя, хоть, может быть, вам будет у нас и скучно, - ядовито заметила младшая, Минодора; но потом, как бы желая смягчить это замечание, прибавила: - Мы хоть не имели еще удовольствия видеть вашу супругу, но уж очень много слышали о них лестного.

- А я, матушка, счастливее вас: имела честь видеть супругу Алексея Феофилактыча и вот при них скажу, не показалась она мне: старая, беззубая, нехорошая...

- О нет, вы шутите! - произнесла старшая, Нимфодора, в нос.

Арина Семеновна лукаво засмеялась.

- Неужели, матушка, вправду говорю? - отвечала она. - Красавица, писаной красоты дама. Вот вы, барышни, больно у нас хорошие, а она, пожалуй, лучше вас.

В такого рода разговорах мы шли, и я заметил, что если младшая, Минодора, язвила смертных больше словом, то старшая уничтожала их презрительным и гордым видом, особенно кланявшихся нам мужиков и баб.

Когда мы пришли к Арине Семеновне, она, конечно, захлопотала о приготовлении угощения нам. У нее, впрочем, были уж в гостях две попадьи и дьяконица, которые нам церемонно поклонились. Барышни, чтоб не уронить своего достоинства, сели на диван, а я, признаться, чтоб избегнуть разговора с ними, нарочно поместился у окна: но вдруг, к ужасу моему, старшая, Нимфодора, встала и села около меня.

- Что вы теперь сочиняете? - сказала она с улыбкою и слегка наклоняя голову.

Вопрос этот обыкновенно и при других обстоятельствах и от других людей всегда меня конфузит.

- Нет, я теперь ничего не сочиняю, - отвечал я, потупившись.

- В деревенском уединении, я думаю, так приятно сочинять, - продолжала пытать меня Нимфодора, устремив прямо мне в лицо пристальный взгляд.

- Да; но я занимаюсь больше хозяйством, - отвечал я, чтоб что-нибудь сказать ей.

- О, так вы и хозяин хороший! Как приятно это слышать! - воскликнула Нимфодора.

Почему это ей приятно слышать - не понимаю.

- Я недавно читала, не помню чье, сочиненье, "Вечный Жид"{336} называется: как прелестно и бесподобно написано! - продолжала моя мучительница.

"Что ж это такое?" - думал я, не зная, что с собой делать и куда глядеть.

- Нынче, так это грустно, - снова продолжала Нимфодора, не спуская с меня пристального взгляда, - мы не имеем где книг доставать. Когда здесь жил, в деревне, Рафаил Михайлыч{336}, с которым мы были очень хорошо знакомы и почти каждый день видались и всегда у них брали книги. Тут я у них читала и ваше сочинение, "Тюфяк" называется - как смешно написано.

Я начинал приходить в совершенное ожесточение. Чтоб спасти себя хоть как-нибудь от дальнейших разговоров с Нимфодорой, я высунул голову в окно и стал будто бы с большим вниманием глядеть на толпящийся тут и там народ. Из толпы, окружающей кабак, вышел Пузич с Козыревым; оба они успели, видно, порядочно выпить. Я еще прежде слышал, что Пузич подрядился у Фомкиной госпожи строить новый флигель, и у них, вероятно, были поэтому слитки{337}. Пузич, увидев меня, остановился и поклонился, а Козырев, нахмуренный и мрачный, немного пошатываясь и засунув руки в карманы плисовых шаровар, прошел было сначала мимо, но потом тоже остановился и, продолжая смотреть на все исподлобья, стал поджидать товарища.

- Ваше высокоблагородие, позвольте с вами компанию иметь, - проговорил Пузич пьяным голосом.

- Нет, братец, в другое уж время, - сказал я, показывая ему рукой, чтоб он отправлялся, куда шел.

- Барин!.. Писемский!.. Господин! Позвольте с вами компанию иметь! прокричал Пузич на всю уж улицу, так что Арина Семеновна, как хозяйка, обеспокоилась этим и подошла к окну.

- Нехорошо, нехорошо, Пузич, - сказала она, - мужик вы хороший, богатый, а беспокоите господ. Ступайте, ступайте!