Николай Почивалин - Летят наши годы

- Змейка красивая? - в некотором замешательстве переспрашиваю я, и странно, что четко возникший з воображении образ стройной большеглазой девушки с белой стрункой пробора на голове и маленьким смеющимся ртом претерпевает через два десятилетня молниеносную перооценку. - Да, пожалуй...

- Очень красивая! - Юрка вздыхает. - Я ее поэтому и боялся. Думаю: что я рядом с ней?.. Ты помнишь, как она играла?

- Еще бы, хорошо помню.

- Выйдет на сцепу, только дотронется до клавиш, и вроде никого, кроме ее и рояля, больше и нет. А я сижу где-нибудь в уголочке, любуюсь и чувствую, каким сильным становлюсь. Вот, думаю, сейчас выбегу, схвачу ее вместе с роялем в охапку и унесу, куда глаза глядят!

Потом опомнюсь, вздрогну - не вслух ли уж думаю - и прямо в пот меня от страха. Ей ведь какую будущность обещали!..

- Где она сейчас, интересно? О ней вот я ничего не слышал.

- В Одессе, в музыкальном преподает. Консерваторию так и не кончила.

- А ты откуда знаешь?

- Знаю... - Юрий некоторое время молчит и признается: - Я ведь о ней многое знаю. Зато самого главного долго не знал... Поверишь - она ведь для меня вроде богини была. Вы, бывало, с ней все запросто, озорничаете, а я удивляюсь: да разве, мол, можно с ней так? Ты, наверно, не замечал, - я к ней и подойти-то боялся. Столкнусь случайно в классе и сразу в сторону отскакиваю, покраснею только. А ведь тихоней никогда не был!.. Сидел я впереди ее и вот извелся совсем. Кажется, что она в затылок мне смотрит, и чувствую, что уши у меня по-пдиотскп торчат. Трону их - горячие, большие, как лопухи...

- Ну это ты зря, - смеюсь я. - Унта у тебя обычные.

Самым ухатым у нас Витька Рожков был, помнишь?

- Помню... Не в ушах, конечно, дело, а в моем тогдашнем состоянии. Я ведь прекрасно понимал, что Зойка обо всем догадывается. Да что там догадывается - знает.

Девчонки в этом отношении наблюдательнее. Поэтому-то я вроде за Марусей и ухаживал, так что если ты на меня злился - зря. Мимикрия это была. И ведь интересно, что Зойка великолепно и это понимала. Стою я с Марусей, дурачимся, разговариваем - Зойка пройдет, усмехнется, и опять я, как рак, красный, прямо хоть сквозь землю проваливайся. Так ведь и в институт собрался ехать - ничего не сказал. Ты раньше меня уехал?

- Раньше.

- По-моему, тоже раньше, тебя-то на вокзале не было. Да если по правде, то и не знаю, кто провожал меня.

Никого, кроме Зайки, не видел. Сама пришла. Вся в белом, тихая, - и я ни слова, и она ни слова. Подала мне руку, а в руке, чувствую, записка. Стиснул я ее в кулаке, влетел в вагон, и все мне кажется, что на меня глядят, боюсь руку разжать. Потом в угол пробился, осмелился, смотрю пакетик, не больше вот спичечной коробки, а в ней Запкина карточка. Перевернул - наискосок написано: "Если хочешь - буду ждать". Представляешь - чуть не упал, ноги не держат! Опомнился, вылетел в тамбур - спрыгнуть хотел, а поезд уже к Евлашеву подходит!.. Ну, сам понимаешь, в каком настроении в Куйбышев заявился. Духом взыграл, крылья выросли! Боялся, что из-за этих крыльев экзамены завалю. Индустриальный - физику и математику готовить нужно, а я с утра Зайке письма строчу. Вот тут я ее первый раз Зайкой и назвал, случайно вывернулось. От детства, должно быть, - был у меня когда-то ручной зайчонок, пушистый, ласковый.

В темноте не видно, но чувствую, что Юрий улыбается. Улыбаюсь и я. Что трогает меня в этой нехитрой истории, почему я так внимательно слушаю ее? Может быть, потому, что позади, в юности, подобные простенькие истории были у каждого, и случайный разговор ненадолго вновь воскрешает их в памяти - у него, у меня, у тебя, читатель?..

- Отправил вот так одно письмо, другое, третье, - продолжает Юрий, - а ответа нет. Ну, я и взвинтился!

Обманула, надсмеялась! Назавтра первый экзамен, а мне в голову ничего не лезет. Ушел на Волгу, сел на берегу, и хоть белугой вой! Срежусь, думаю: завербуюсь на Камчатку - и пропадай все пропадом! Все равно без пее пет мне жизни. - Юрка смущепно крякает, косится на меня. - Ты не смейся только.

- Я не смеюсь, с чего ты взял?

- Вообще-то, наверно, смешно... Если в зеркало на себя посмотреть. Понимаешь, через всю жизнь мою прошла она. Сам не думал...

- Так и не ответила?

- Что ты, ответила! Пришел вечером в общежитие, а ребята говорят: пляши, письмо тебе. Эх, брат, какое это письмо было, - чудо!.. За один миг из самого несчастного в самого счастливого превратился! Пошел утром физику сдавать - пятерка. Да так на одних пятерках и прошел.

По-моему, я больше себя никогда таким счастливым не чувствовал. Представляешь - сдал экзамен, и на Волгу.

Это у Ив Монтана книжка так называется "Солнцем полна голова"?.. Вот и у меня так было. Брошусь в воду, плыву, а кругом солнце. В голове солнце, в глазах солнце, на воде солнце!..

- А ты сам писать не пробовал? - перебиваю я.

- Что? - Юрка хмыкает. - Уволь, пожалуйста, на нашу братию и тебя одного достаточно.

- Ладно, ладно - рассказывай.

- Дальше скучнее начинается, - вздыхает Юрки. - В письмах-то мы чуть не до женитьбы договорились, а встретиться довелось только через два года. После экзаменов съездил я в Кузнецк на неделю - Зайка была уже в Москве. Поступила в консерваторию, у тетки осталась.

Познакомился в этот раз с ее матерью. Серафима Алексеевна. Замечательная женщина, как сына меня приняла.

Вздыхала только: "Боже, какие вы еще молоденькие!"

Целый вечер просидел у нее. Карточки Зайкины показывала, чаем угощала, а уходить стал, поцеловала и говорит: "На зимние каникулы приезжай, тогда и встретитесь.

Учись, говорит, Юрочка, хорошенько". Ждал я этих каникул, как манны небесной! И не дождался. Зимой началась финская, я был неплохим лыжником, разряд имел. Ушел со студенческим добровольческим батальоном...

Вот говорят: чувство расстоянием и временем проверяется - правильно говорят, на себе убедился. Ребята надо мной в батальоне подтрунивали. Ни одной девушки, кроме Зайки, для меня не существовало. А ведь какие девчата боевые встречались! Поглядишь - нет, Зайка лучше. Письма дождусь, и вовсе праздник. Она мне тогда часто писала, чаще, чем я. По письмам-то я и узнал, какая она, Зайка. Умница оказалась. Не думай, что про одни чувства писала, - нет, об этом меньше всего. О Москве рассказывала, о новых подругах, и больше всего, кажется, о музыке. Не могу спокойно рояль слушать...

Легкий вздох, и снова спокойный, - может быть, с легким оттенком горечи - Юркин голос:

- Про финскую особенно рассказывать нечего: короткая и злая она была. Раза два поморозился, разок, при случае, руку поцарапало, - в общем, отделался благополучно. Только вместо того чтобы в институт вернуться, угодил на действительную, с запада уже и тогда порохом потягивать начало... Ты когда на фронт ушел?

- В сорок первом.

- Тогда нечего тебе обстановку объяснять. А я еще у самой границы служил, с первого дня в переплет попали... Пятились, пятились, а в конце сентября в окружении оказались. Да без малого восемь месяцев и расхлебывали эту кашу. Черт его знает, иной раз вспомнишь и сам удивляешься: как уцелел, как психом не стал?.. Было нас сначала двадцать три человека, а под конец четверо осталось. Грязные, вшивые, голодные. Как звери вот - заползем в какую нору и зализываем раны. Из медикаментов земля да кора березовая, случалось, что ею и кормились.