Викентий Вересаев - Пушкин в жизни

Эта книга была открытием. Вышедшая впервые в середине 20-х годов нашего века вересаевская хроника наряду с положительными отзывами вызвала всесторонний критический обстрел, однако новизна и значение книги подтверждались даже оппонентами В. В. Вересаева. В конце 20-х годов вышла книга «Молодой Толстой», такая же, в сущности, книга-хроника, составленная из характеристик и автохарактеристик великого писателя, монтаж мнений, «голос эпохи о Толстом» [1]. Жанр, найденный В. В. Вересаевым, утвердился.

Со времен первой книги о Пушкине, работы П. В. Анненкова, которая появилась в середине прошлого века и называлась «Материалы для биографии», пушкинской биографии, это фактически была вторая попытка найти какой-то особый способ для того, чтобы представить читателям личность великого поэта. Имелись замечательные критические статьи и отдельные добротные очерки, разбросанные по журналам кропотливые изыскания и ряд крупных монографий, и все же не было книги, такой вот книги, которую, говоря словами самого поэта, «открыл и зачитался» – познакомился с Пушкиным.

Когда ближе к концу века материалы Анненкова вышли вторым изданием, на них откликнулся рецензией Ф. Достоевский, и он выразил по поводу этого фундаментального труда чувство двойственное – восторг и сожаление, даже досаду. Досадовал Достоевский на то, что второе издание мало чем отличается от первого, что двадцать лет с момента первого издания прошли для автора как бы чредою незаметной (в смысле учета новых фактов и новых точек зрения). В то же время, отдавая должное этой выдающейся книге, Достоевский сожалел об относительном безразличии к ней, в чем видел проявление упадка интереса к Пушкину. «Зачем же нам новые труды о Пушкине, когда и старые составляют для большинства публики совершенную новость?» [2]– так с горькой иронией вопрошал Достоевский.

Необходимо учесть, что тогда для большинства публики прежде всего сам Пушкин был малодоступен. Судить об этом мы можем, в частности, по переписке А. Чехова: знакомые из Москвы, знакомые из Таганрога – все просят у него помощи: предприимчивый петербургский издатель А. С. Суворин, у которого Чехов часто печатался, стал выпускать в 80-х годах действительно дешевое собрание пушкинских сочинений, и чеховская среда как бы встрепенулась, все они – служащие, учителя, врачи, торговцы средней руки, – кто был среди них книгочеем, потянулись к этим сереньким томикам. А ведь как бывало в свое время, лет на тридцать – пятьдесят раньше – мы тоже можем узнать по письмам и мемуарам: приходили люди той же среды, скажем, в известную лавку петербургского книготорговца Смирдина, смотрели книги Пушкина и уходили дорого! Но секрет заключался не, только в цене, но и в удобстве, компактности нового издания, одним словом, была, как говорится, найдена форма, и Пушкин сразу стал ближе к читателям.

В том же суворинском издании были собраны в том числе необходимые сведения о Пушкине. Именно собраны, смонтированы, почти как у Вересаева. Не обзор, не очерк, а именно монтаж: биографическая канва, описание внешности, решающие отзывы критики. Читатель узнавал основное: как протекала жизнь Пушкина, как он выглядел, что думали о нем некоторые современники и потомки… Всего этого было очень мало, поистине собрано было самое необходимое, однако на небольшом примере видно, что удалось сделать Вересаеву в развитие этой идеи. Он своим обширным монтажом добился портретности. Ведь когда мы смотрим на картину или портрет, мы видим изображаемое целиком. Так и при чтении вересаевской хроники вырисовывается перед нашим умственным взором подвижная, объемная, живая фигура.

Условимся, как мы в данном случае будем понимать «живая»: разносторонняя и в то же время обязательно цельная. Это тот же самый человек, который сочиняет стихи, подсчитывает долги – решает и творческие, и житейские проблемы. Давайте также вспомним, что Викентий Викентьевич Вересаев (1867–1945), известный писатель, был по профессии врачом и его как психолога специально интересовала проблема личности в разнообразии и единстве.

«В течение ряда лет я делал для себя из первоисточников выписки, касавшиеся характера Пушкина, его настроений, привычек, наружности и пр. По мере накопления выписок я приводил их в систематический порядок. И вот однажды, пересматривая накопившиеся выписки, я неожиданно увидел, что передо мной – оригинальнейшая и увлекательнейшая книга, в которой Пушкин встает совершенно как живой» [3]– так рассказывал Вересаев о своем замысле.

Теперь это в пояснениях не нуждается. Кто ныне, хотя бы немного, не пушкинист? А тогда сама идея должна была сформироваться, и реализация ее требовала огромного труда. «О Пушкине любопытны все подробности» [4], – это еще его современник сказал. Однако подробности были распылены, разбросаны, забыты, затеряны, на глазах у тех же современников нередко гибли пушкинские реликвии, из жизни молча уходили люди, которые могли бы немало о Пушкине рассказать, сжигались письма, пропадали целые архивы. Но даже если не сжигались и не пропадали, если собирались и исследовались, тем не менее труден был синтез – проникновение в тайну такого человеческого чуда, каким был Пушкин. Мы решимся высказать предположение, что друзья поэта, наиболее близкие к нему люди остались перед потомством в наибольшем долгу: они мало написали о Пушкине, именно из-за необычайной сложности, просто неподъемности для них подобной задачи, хотя среди них были, как мы знаем, выдающиеся литераторы.

«Литература, касающаяся биографии Пушкина, уже очень обширна и растет с каждым годом», – писал Достоевский, рецензируя переиздание книги Анненкова, и продолжал: «Особенно о дуэли Пушкина и времени его пребывания на Юге России мы имеем очень обильные печатные сведения. Укажем хоть на «Русский архив», который с особенным усердием и пониманием, делающим ему величайшую честь, печатал все, что находил любопытного для памяти Пушкина». В «Русском архиве» работал Петр Иванович Бартенев (1829–1912), сделавший для создания Пушкинианы действительно необычайно много [5]. Видеть Пушкина ему не довелось, однако он застал и знал пушкинский круг почти таким, каким являлся этот круг при жизни поэта. «Как бы интересно было, как бы благодарны были читатели, делал вывод Достоевский, – если бы все эти разбросанные сведения были приведены в порядок и связно изложены!» Многие сведения, однако, так и оставались разбросанными еще долгое время. Например, рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей в 1851–1860 годах Бартеневым, были извлечены из его архива и вышли отдельным изданием много спустя после его смерти, почти одновременно с книгой Вересаева.