Юсиф Самедоглы - День казни

Поэтому Махмуд, спеша домой, схватившись за живот, был прямо сказать, поражен, увидев Дубину Гулама среди людей. Не в толпе, не в гуще, сбоку где-то, но и то!

Махмуд сначала глазам своим не поверил, но, приглядевшись, узнал в этом длиннолицем, большеносом, с бельмом на левом глазу и длинной дубинкой в руке верзиле сельского дурачка.

- Айя, Гулам, - поддел его Махмуд, - а где твой флаг?

Дубина Гулам вздрогнул и уставился на Махмуда.

- Айя, ты что - язык проглотил? У людей принято здороваться, о делах-заботах справляться... У нас нынче праздник, все радостные, а ты хоть бы улыбнулся, да не построится твой дом...

И тут свершилось чудо. Дубина Гулам открыл рот, и Махмуд впервые услышал его глухой, корявый голос.

- Айя, Махмуд, - сказал голос, - исполнились сроки, сегодня конец света!..

Махмуд нахмурился.

- Это еще почему, бродяга? Почему вдруг ты на сегодня назначил конец света, а?

- Потому, Махмуд, что Пещеру Дедов взрывают! - прошелестел голос.

- Ну и пусть! Что хотят, то и взрывают. Тебе-то что, бродяга?, расхохотался Махмуд. - Озеро у нас построят, мы в нем купаться с тобой будем! Понял? - Махмуд, махнув ему рукой, пошел дальше и услышал за своей спиной странный бормоток Дубины Гулама:

- Пришла беда - отворяй ворота, она ведь как грянет, так валом и валит, сестра моя!..

Махмуда будто змея ужалила в живот. Давешняя боль, но в сто раз сильнее, скрутила его жгутом, жгла лютым огнем все нутро. Из последних сил он добрался до дому, стеная, скинул пиджак и обувь, расстегнул ремень и лег на кровать. О-о, что за боль это, господи!..

Потом боль утихла, и он заснул. Проснувшись, Махмуд открыл глаза, и ему показалось, что комната охвачена огнем. Но это был лунный свет, он лился в единственное окно комнаты. Кто-то позвал его со двора. Поднявшись, он подошел к окну и посмотрел на облитый лунным светом пустой кочковатый двор. Он увидел какой-то силуэт, но лица не разглядел.

- Кто ты, а бала? - крикнул он.

- Это я, Махмуд.

Махмуд узнал голос своего больного родича из Баку. Он посмотрел на небо и не увидал там ни одной звезды. Он посмотрел на громадную луну и увидел на ней горы и ущелья. Нутро его леденело, и Махмуд понял, что у этой окаянной жизни тоже есть конец.

- Иду, иду, отец мой, - заторопился он, вышел из дому и увидел своего родича в пересохшем русле Куры, под скалой оплетенной сухими водорослями.

Спустившись к нему, он спросил:

- Куда же вода в Куре подевалась, отец мой?

- Да какая же вода доныне сохранится, Махмуд?

Махмуд подошел поближе.

- Доброй смерти тебе, Махмуд.

- Смерти навстречу, отец мой.

- Пойдем?

- Пойдем.

Они пошли, взявшись за руки. Впереди по иссохшему руслу реки шла девушка-иноверка в длинном платье до босых, потрескавшихся пят и с густыми, длинными, белоснежными волосами, и старый, облезлый волк.

Махмуд спросил:

- Твои это?

- Мои. Да, мои.

Махмуд так сжал руки, что ногти впились в ладони, но боли не ощутил и сказал:

- Сгорел я, испепелился, эй, горы!..

Потом они увидели четыре силуэта на вершине высокой скалы. Это были четверо альпинистов, которые погибли сегодня на полпути к своей цели.

- Куда путь держите, братья? - спросили четверо разом.

- В Пещеру Дедов.

И четверо, легко, как птицы, спрыгнули вниз со скалы:

- Доброй вам смерти!

- Смерти навстречу.

В иссохшемся русле Куры камни горели огнем, длинная дорога, по которой они шли в Пещеру Дедов, была заткана лунным серебром.

- А я - я никому больше не снюсь. Однажды я приснился жене, и мы оба заплакали, мы обнялись и губами осушили слезы друг другу. Но утром, проснувшись, жена позвонила Салиме-ханум и, в слезах, рассказала ей свой сон. Салима-ханум повела жену в мечеть Таза Пир, они дали молле пять рублей, чтоб он помолился за упокой души усопшего, ублаготворил и отвадил его от молодой женщины...

И все, судари мои, будьте покойны, я никому больше не приснюсь!.. Но если, паче чаяния, мои дорогие, мои долготерпеливые читатели, если кто-нибудь из вас увидит невзначай во сне желтолицего, как палый лист, слегка сутулящегося больного с глубоко запавшими глазами, или пожилого человека в шубе нараспашку, в бухарской папахе, с улыбчивым и горестным взглядом, не посетуйте. Право же, усопшие хотят вам добра.

Сладостных снов вам, живущие!

1981-1984 г.г.