Натан Щаранский - Не убоюсь зла
- Название:Не убоюсь зла
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Натан Щаранский - Не убоюсь зла краткое содержание
Не убоюсь зла - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же я не могу удержаться и строю все новые и новые гипотезы. Приходит в голову пример Солженицына. Его тоже привезли в Лефор-тово, обвинили в измене Родине, а на следующий день выслали из СССР. Сейчас давление на Советский Союз должно быть еще больше. Месяц как арестованы Гинзбург и Орлов -- мои друзья по Хельсинкской группе; Белый дом протестовал. В этой ситуации мой арест по обвине-нию в шпионаже -- прямой вызов Америке. А ведь впереди -- Белград-ская конференция, продолжение Хельсинкской. Так что шуму будет еще больше. У Советов просто нет выхода. Может быть, нас троих все же посадят в самолет и вышлют?.. Господи, что за ерунда лезет в голо-ву! "У тебя нет времени на пустые мечтания! -- снова убеждаю я себя. -- Соберись, сосредоточься!"
Вдруг за дверью раздается металлический лязг. Прежде чем она от-кроется, не менее полуминуты будут отодвигаться засовы и отпираться замки. Этого достаточно, чтобы успеть перебрать разные варианты: бе-рут на допрос? Высылают? Освобождают?
Входит и представляется мне майор Степанов -- заместитель на-чальника тюрьмы по политической части. Выглядит он простым дере-венским парнем, забавно окает на волжский лад, однако его простона-родная речь засорена бюрократическими штампами, цитатами из Лени-на и даже из Плеханова. В любой другой момент этот тип меня безус-ловно заинтересовал бы, но не сейчас. Чего он от меня хочет? Ах да -- есть ли бытовые просьбы.
-- Пусть мне вернут фотографию жены.
-- Это будете решать со следствием.
-- Но следователь сказал -- с вами.
-- Не знаю, напишите заявление.
-- Еще прошу книги из библиотеки, шахматы.
-- Зачем вам шахматы, вы же один?
-- В правилах указано, что шахматы должны быть в каждой камере, а число людей не оговорено.
До этого я долго вчитывался в висящую на стене инструкцию, но ма-ло что воспринял, однако про шахматы все же запомнил. После долгих препирательств Степанов со мной соглашается и уходит. Вскоре прино-сят шахматы. Я немедленно расставляю фигуры: уход в мир шахматных баталий -- мое давнее и испытанное средство отвлечься от забот. Кроме того, это отличная интеллектуальная зарядка, которая мне сейчас необ-ходима.
Начинаю анализировать вариант французской защиты, которую я люблю еще со школьных лет. Особенность ее в том, что черные отвеча-ют на первый ход белых ходом королевской пешки, но не на два поля, как принято в открытых партиях, а на одно, приглашая тем самым противника занять центр доски и начать атаку. Однако, вызвав на себя пер-вый огонь, черные оставляют за собой возможность успешно контрата-ковать.
И все же поначалу сосредоточиться никак не удается. Мысль беспо-койно мечется, и я, опасаясь, что она опять вырвется из-под контроля моей воли, начинаю быстро передвигать фигуры, как будто играю блиц сразу за обе стороны. Доиграв почти до конца, спохватываюсь, возвра-щаюсь к интересующей меня дебютной позиции и вновь быстро перево-жу партию в эндшпиль.
Проходит десять минут, двадцать, полчаса -- и я постепенно начи-наю успокаиваться, все медленнее передвигаю фигуры, все больше за-думываюсь над каждым ходом. Возникают какие-то идеи, доводы, контрдоводы. Мысль перестает лихорадочно метаться и переключается на неторопливый анализ происходящего на доске.
Опять залязгали замки, заскрежетали засовы. На какое-то мгнове-ние я снова утратил контроль над собой: допрос или освобождение?
Вошел незнакомый офицер. Он принес постановление о передаче мо-его дела из ведения УКГБ по Москве и Московской области в КГБ СССР. Бумага была подписана лично Андроповым.
Я попросил у офицера разъяснений; из его ответов выяснилось, в ча-стности, что Галкин больше не является моим следователем. Я испытал облегчение: этот хам был мне глубоко неприятен. Очень скоро я понял, насколько был наивен -- ведь с крикливым следователем куда проще иметь дело, чем с интеллигентным и вежливым.
Шахматы и постановление, подписанное Андроповым, кажется, окончательно отрезвили меня. Пора, наконец, сесть и подумать. Итак, что же произошло?
Четыре года я был в отказе. Учил понемногу иврит. Ходил на семи-нары ученых-отказников. Обращался с жалобами в различные совет-ские инстанции. Подписывал, а позже и сам составлял заявления проте-ста, обращения, обзоры положения евреев в СССР. Выходил на площа-ди Москвы с плакатами "Визы в Израиль вместо тюрем!", "Свободу уз-никам Сиона!" Меня арестовывали. Отсиживал по пятнадцать суток. Два последних года друзья называли меня "споуксмен" -- ответствен-ный за связь с прессой, я регулярно встречался с иностранными коррес-пондентами, дипломатами и политиками, еврейскими активистами За-пада, организовывал пресс-конференции. Тема всех встреч и бесед была одной -- положение тех советских евреев, которые борются за право по-кинуть эту страну. Жизнь алии, судьбы людей, решивших уехать и бес-помощно бьющихся в сетях дьявольски жестокой и одновременно кафкиански идиотской советской бюрократической машины, людей, пол-учивших отказ и, во многих случаях, сразу же включавшихся в нашу борьбу за свои права и права других, -- все это служило неисчерпаемым источником трагических, иногда трагикомических, но зачастую и геро-ических сюжетов, которые надо было сделать известными Западу. Мир должен был знать о том, что происходит с этими евреями, от этого зави-село не только их спасение, но и судьба алии из СССР.
Последние годы я находился под постоянным наблюдением: машина с "хвостами" или "топтунами", как их любила называть Дина Бейлина, сменявшимися каждые восемь часов, сопровождала меня круглосуточ-но, и я привык к тарахтению постоянно работающего по ночам мотора под моим окном (им, беднягам, надо было как-то греться), как привык в свое время к голосистому соседскому магнитофону в студенческом об-щежитии. Наблюдение за мной было демонстративным, но и моя дея-тельность была подчеркнуто открытой -- никаких тайн! Когда я шел на встречу с корреспондентом, то предварительно звонил ему и сообщал, адресуясь также и к тем, кто подслушивал его телефонные разговоры, к примеру, следующее: "Шестьдесят советских евреев из шести городов написали заявление в поддержку поправки Джексона. Хотите ли вы получить копию?" Делал я это специально: если КГБ решит задержать меня, пусть задерживает; корреспондент передаст сообщение об аресте и о характере заявления -- это лишь привлечет больше внимания к са-мому документу. Когда же я встречался с журналистами в обществен-ных местах, то передавал им все материалы открыто, на глазах у "хво-стов". Никаких секретов!
Конечно же, меня задерживали, вели со мной душеспасительные бе-седы, предупреждали, угрожали. Сначала часто, потом все реже и реже. "Хвосты" продолжали ходить и ездить, то на расстоянии, то практиче-ски вплотную, пользовались фото- и кинокамерами, но не вмешивались ни во что. "Когда едешь верхом на тигре, самое страшное -- остановить-ся", -- часто повторял я полюбившуюся мне восточную пословицу. И каждый раз, передавая очередное заявление корреспонденту под угрю-мыми взорами "хвостов", я заново наслаждался ощущением свободы, которую мы, небольшая группа евреев-отказников, завоевали для себя в стране всеобщего рабства.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: