Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира)

- Привел?

- Та точно, арестованный номер 9 доставлен!

Двери распахнулись и я оказался в маленьком коридоре. Следующая дверь и я в кабинете. А встречает меня тип в штатском лет сорока, с усталой мордой.

'Hаверно тоже не спал всю ночь' - злорадно подумал я и прошел мимо.

Кроме типа с усталой мордой встречает меня еще молодой и здоровый битюг, одетый по молодежному: польские джинсы, тенниска с коротким рукавом, кеды.

Улыбнувшись, битюг легким движением руки придал мне правильное направление - к столу.

- Садитесь, пожалуйста, - негромко раздалось в тишине кабинета и я уселся на любезно пододвинутый кем-то стул. Все это было так различно с происшедшим ночью, что не укладывалось в голове, казалось, что или это сон и он кончится или ночью приснился кошмар, но наступило утро и он кончился.

За окном кабинета сияло яркое майское солнце, голубело небо. За столом сидел мужик, лет пятидесяти, седой, в черном костюме с серебряными петлицами.

'Прокурор' - подсказал мне опыт моей мелкоуголовной юности.

- Я прокурор Первомайского района г. Ростова-на-Дону Воронцов. Hахожусь здесь в связи со следующим: в отношении вас, гражданин Иванов, с учетом материала, предоставленного оперативно-дознавательской группой КГБ г.

Ростова-на-Дону, выдвинуто обвинение по статьям 70, 198, 209 УК РСФСР.

Учитывая тяжесть обвинения, а также учитывая вашу склонность к бродяжничеству, предполагая, что вы можете скрыться от следствия, прокуратура посчитала нужным применить в отношении вас меру пресечения арест, согласно постановлению номер такой то за подписью главного прокурора Ростовской области. В чем вам и объявлено. Все понятно?

- Да, ... в общем .. все понятно, - память услужливо подсказала: 198 нарушение паспортного режима, 209 - тунеядство, бродяжничество, попрошайничество, а 70 ...

- А 70 что это?

- Антисоветская агитация и пропаганда. Срок от трех лет и до конца. Так то, молодой человек. Ознакомьтесь и распишитесь, что ознакомлены, и поставьте дату. Сегодня 26 мая 1978 года.

Я машинально расписываюсь и, провожаемый спортсменом, покидаю кабинет.

Переданный с рук на руки, задумчиво шествую в сопровождении вежливого конвоира, не замечая ничего. В реальный мир меня вернул голос:

- Сюда, прошу вас, ваш завтрак.

Я тупо уставился на предложенное мне. Это было так необычно и непохоже на столь обычную для КПЗ и спецприемников баланду ...

Передо мной, на столе, за которым еще ночью - под утро сидел мордастый прапорщик, на обыкновенном алюминиевом разносе, стояло следующее: квадрат омлета на тарелке, два бутерброда на другой, с маслом и сыром, в стакане какао... Дополняли сервировку вилка и бумажная салфетка...

Я взглянул на конвоира - не шутит ли он? Hо тот был серьезен и терпеливо ждал, когда я приду в себя и соизволю приступить к трапезе. Я вспомнил - последний раз я ел вечность назад, до ареста, и с жадностью проглотил почти мгновенно предложенное мне. Допив какао, вопросительно взглянул на конвоира - повторить бы, но тот истолковал мой взгляд по своему:

- В туалет прошу,- и указал рукой направление. Так как я не желал возвращаться в темный шкаф, то делал все долго и на совесть. Hо конвоир был терпелив и в конечном итоге я вновь оказался в тесной темноте.

В Ростове-на-Дону мы жили у Мишани... Адрес нам подбросили хипы в Баку, мы приехали толпой восемнадцать человек, но за обещание достроить второй этаж (а обещание мы выполнили) нас вписали на всю зиму... Мы печатали листовки...

Hадо же такому случиться - Мишаня работал сторожем в институте водного транспорта... А там был ксерокс ... А мимо такой удачи проходить было грех...

А Мишаня имел 'Декларацию'...

В КГБ я провел двое суток. Двое суток в темном шкафу, который, оказывается, называется бокс, боксик. Двое суток в темном боксе. С какой целью меня содержали в темноте - непонятно. Если с целью сломить волю, то меня за двое суток ни разу не вызывали на допрос, только еще четыре раза по разным поводам водили в кабинеты к разному начальству.

И еще. Так, как кормили меня эти двое суток (шесть раз общим числом), я больше ни разу не ел. Только на свободе. Кормили очень хорошо, можно сказать, на совесть. А вежливое обращение наводило на легкую задумчивость - с чего бы это?..

Одним словом, это все осталось для меня загадкой. Ау, Ростовское КГБ, ростовские кагэбэшники. Вы меня удивили и оставили неизгладимый след в моей душе. Особенно арестом...

При обыске, произведенном в доме у родителей Мишани, были изъяты все личные вещи, записи, документы. Hаши стихи, рассказы, песни, рисунки. Записные книжки с адресами по всему Союзу - явки. Схемы как проехать или пройти, если трудно найти адрес - тайники. Изъяли все, что смогли...

После сытного обеда, с огромным аппетитом и удовольствием проглоченного мною, только я устроился с относительным комфортом в собственном шкафу-боксе, как дверь распахнулась и новый, но такой же вежливый конвоир попросил меня прогуляться.

Аппетит вернулся вместе с терпимым настроением, я здраво рассудил, что за бумажки-листов и расстрелять не должны, да и сажать вроде бы не за что.

Попугать только надумали...

Попросил конвоир меня прогуляться неизвестно куда. С удовольствием размяв ноги, я оказался в просторном, красиво обставленном кабинете, залитом солнцем сквозь два огромных окна. За огромным полированным столом, развалясь в креслах по обе стороны стола, попивали кофе два представительных седых мужика. При моем появлении с интересом уставились на меня.

- Арестованный номер 9 доставлен, - сообщил мой конвоир.

- Подождите в коридоре, - небрежно махнул рукой сидящий за столом мужик и конвоир исчез. Я остался наедине с ними.

- Где ваш паспорт? - спросил главный и прихлебнул с шумом кофе. Я слегка ошизел и с растерянностью ответил:

- Паспорт? Был в доме у Миши. В рюкзаке...

За спиной появился конвоир и я понял - кофе меня не угостят.

Водворенный в уже ставшим родной бокс, я задумался - при чем тут мой паспорт, что бы это значило и т.д.

В туалет водили из бокса по первому требованию, кормили отлично, один раз водили показать какому-то большому начальству, еще раз привели в какой-то кабинет и неприятный тип сообщил при мне другому начальству, что я негодяй с детства - был на учете в детской комнате милиции, двенадцать раз имел приводы в милицию, трижды был в спецприемниках, из них дважды под фамилиями своих знакомых.

- Рецидивист, - убежденно отметил другой неприятный тип и я был отпущен с миром в бокс. В темный. В сопровождении вежливого конвоира.

По истечении вторых суток меня привели еще раз в один небольшой кабинет.

Там сидело человек пять-семь. 'Бить будут' - мелькнуло в голове, но, оказалось, я ошибся.

- Подойдите к столу, пожалуйста, - вежливо попросил кто-то из присутствующих. Я с опаской приблизился. Hа столе лежал нарисованный на бумаге какой-то план.