Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Кажется, нашлось для вас подходящее место.

Отагасы расцвел, обратился к жене:

— Ты права, наш жиен — дельный джигит.

Жайлаубай не стал любопытничать, расспрашивать об условиях работы — был он человеком скромным.

Когда гости в сопровождении хозяев вышли из юрты, Шекер отвела Мейрама в сторону и стала шептать ему:

— Мне очень понравилась наша соседка. Красивая девушка. Ласкова с нами, приветлива… О чем ты думаешь? Присмотрелся бы к ней хорошенько. Чем тебе не невеста?

Жайлаубай и Шекер поселились в том же большом ауле, где жила Ардак. Заезжая к своим родственникам, Мейрам раза два встречался с Ардак, но ему не удавалось поговорить с ней наедине. С тех пор девушка приветливо здоровалась с новыми поселенцами, считала их своими хорошими знакомыми.

— Вот уж действительно — Ардак! [55] Ардак — самая лучшая, желанная. — хвалила тетка. — Скромная, рассудительная, зря не сделает ни одного шага. «Сын, воспитанный хорошим отцом, сумеет стрелу наточить, дочь, выращенная заботливой матерью, мастерица шубу кроить» — так гласит поговорка. По всему видно, примерная девушка. Не упускай ее, дорогой.

При имени Ардак волнение охватило Мейрама, но он сдержал себя и полушутливо спросил:

— А что думает сама девушка, вы знаете?

— Э, светик, она не будет против.

— Не успели здесь обжиться, а уже невесту мне подыскиваете, — пошутил Мейрам, садясь на дрожки. — Рано толковать об этом, тетушка.

Прямая как стрела канава издали была похожа на муравьиную, тропу, Всюду кипела работа. Множество людей, стоя по пояс в канаве, взмахивали кетменями, лопатами. В воздухе стоял непрерывный гул. На буграх развевались красные знамена, длинной чередой уходя за хребет Кералаат. Вдалеке, над гранью земли и неба, нависли черные тучи. Вид их был грозен. Временами эта черная масса, словно рассеченная огненной плетью, вспыхивала молнией, доносился грохот.

Мейрам и Щербаков ехали вдоль канавы. Среди мужчин они увидели двух работавших женщин.

— Смотри, и женщины вышли, — сказал Щербаков.

— Кто же это такие? — недоумевал Мейрам. — Смотрите-ка, их работа напоминает хлопоты заботливых ласточек…

Подъехав ближе, Мейрам с удивлением узнал — это были Ардак и Майпа. Они перевязывали друг дружке ладони, натертые кетменями.

— Здравствуйте! Вы тоже здесь?

— А как же! Ведь сам товарищ Ленин работал на субботниках, — ответила Ардак.

— Молодцы! Показываете пример своим подругам.

— Что вы! Нам самим нужен пример.

Ардак стояла вполоборота к Мейраму, не решаясь поднять глаз на него, но отвечала без запинки, свободно. Она разрумянилась от работы еще больше. А Мейрам улыбался, сам не зная чему, только чувствовал, что на сердце у него хорошо, отрадно. Оба они говорили при Щербакове по-русски, и Мейрам радовался тому, что Ардак хорошо владеет русским языком.

— Вы неумело перевязываете, — тихо сказал он и осторожно взял девушку за руку.

Ладони у нее распухли, были в ссадинах. Жалость и нежность охватили Мейрама; ему было особенно хорошо оттого, что Ардак доверчиво не отнимает свою руку.

— Вот так надо перевязывать, — сказал он. — Ничего, заживет А все-таки отдохните, пока не работайте. Жаль, не догадались оборудовать здесь медицинский пункт. Надо напомнить Жуманиязу.

— Эй, чего лениво работаете? Вот запишем вас на черную доску! — послышался голос подходившего Жанабыла. Он — голый по пояс, волосы растрепаны, на желтоватом лице торчит короткий, словно обрубленный, нос.

Передохнувшие за время перевязки, девушки снова взялись за кетмени.

На видном месте были выставлены две доски: красная и черная. На красной сверху нарисованы самолет, поезд и верховой конь. На черной — верблюд, вол и черепаха. Эти доски раньше стояли перед механическим цехом. Жанабыл привез их сюда. Верный себе, горячий парень и здесь хватил через край. Ведь люди пришли на субботник по своей доброй воле — станут ли они жалеть силы? А раз человек отдает работе все силы, зачем же его позорить, выставлять на черную доску, хотя бы он и отставал от других? Мало того, Жанабыл установил на своем участке и норму выработки.

Девушкам приходилось тяжело. Ударив кетменем еще несколько раз, Ардак почувствовала сильную боль в ладонях, но не подала виду, Майпа тоже не хотела сдаваться, продолжала копать.

Мейрам не стал на людях отчитывать Жанабыла за излишнюю требовательность, считая, что лучше потолковать наедине. Он предложил Ардак:

— Дайте, я помогу!

Девушка безмолвно уступила ему свое место. Щербаков взял кетмень у Майпы. Оба со свежими силами взялись за дело горячо, но с непривычки скоро выдохлись, все медленнее взмахивали кетменями. У Мейрама покраснели ладони.

— Ну-ка, посторонитесь, товарищи начальники! — сказал Жанабыл и спрыгнул в канаву. — Нескладные у вас руки, волдыри набиваете быстро. Ханские девицы вы, что ли? Уже все четверо выбились из сил? А на словах бойкие, не переспоришь вас.

Он копал с нарастающей скоростью. В движениях его чувствовался привычный ритм: плавно изгибалось молодое крепкое тело, играли мускулы, развевались волосы. Он не торопился, не горячился, но земля под его ударами отваливалась легко. Работая, он не переставал подшучивать над девушками:

— С этих лет устаете, а что с вами дальше будет?

— Какой назойливый, — проговорила Ардак. — И в ауле никому не давал покоя, пока не вывел всех на субботник.

— Нет, не всех. Ваш отагасы не пошел. Потяжелее камня оказался, я так и не смог его поднять.

Слова Жанабыла затронули больное место Ардак. Как всегда, при мысли об отце на душе у нее стало неспокойно, С дочерью он хорош: разговорчив, хвалит работу на шахте, а при людях не поднимает головы, сидит хмурый. Но Ардак все надеялась, что отец переменится. И она не оставила слов Жанабыла без ответа:

— Если отец не явился, то пришла дочь. Считаешь, этого мало, тогда дай мне еще одну норму.

— Вот говорю же я, что на словах вас не переспоришь. Ишь, как хвастает силой, а на свои потертые ладони не глядит! — сказал Жанабыл.

Мейрам и Щербаков подошли к доскам. Темп работы на этом участке канавы был высокий. Люди сами устанавливали для себя повышенную норму и соревновались друг с другом. Впереди всех шел Жанабыл. Его имя стояло под самым самолетом. Фамилий девушек ни на красной, ни на черной доске не было.

— Хоть и бранит девушек, а все-таки жалеет, в отстающие их не зачислил, — заметил Мейрам.

Щербаков не упустил случая поддеть Мейрама:

— Вы тоже готовы были прослезиться от жалости, когда увидели волдыри на ладонях у Ардак.

— И вы не удержались, Сергей Петрович, — взяли кетмень из рук Майпы.

— Э-э, нет, это вещи разные! У меня — простая отцовская забота… Но, серьезно говоря, Мейрам Омарович, нам нельзя терять Ардак из виду: девушка, по всему видно, передовая.