Борис Губер - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 5

Служил Степан на ватерах, на фабрике у мануфактур-советника Дербенева. Мастерами не любим был за прямоту и уродство: не любит человек, когда уродство над его природой насмешку делает.

Коммунист, понятно, Степан-то. В газеты статьи сочинял, про фабричное житье, про администрацию, которая старых корней держалась.

В восемнадцатом году наш комитет с производства Степана снял и послал его на городское дело. Центропечать тогда газеты и брошюрки распространяла. К этому и приставили Степана.

Знал я Степана и раньше, до революции. Тогда зашибал он маленько. В шабаш хороводится, глядишь, по улице возле него девчонка-дочь. Обоймет она его за тощее пузо, прикинется к пузу светлыми глазами и тянет домой тятьку. Эх! вспомнить обидно. Теперь мы заплачем от тягости, а ребят по такой пути не пустим.

Ну, это, меж прочим, прошлое дело.

Засадили, стало быть, Степана за газеты, и пошла у него от этого занятия такая ревность, просто человека пожалеть надо.

С утра, бывало, колобродит Степан в своей Центропечати. Идет к нему всякий народ, бегает он, ругается… Барышни там всякие — на машинках, на счетах обученные — срам терпят.

К полудню Степан, по фабричному обычаю, из-под стола бутылку молока выймет. Пьет молоко через горлышко, картофельником закусывает, а и то не смолкнет, — от души командовал.

После того Степан срывается и летит в редакцию. Володька Жмакин редактором у нас был — дошлый парень, всех партейцев писать понуждал, — ну и что-ж, в большие люди шли, так оно и надо!

Прилетит Степан к Жмакину и разговоров у него без конца. Писал теперь Степан не об одной фабрике — обо всем уезде. И без малого на каждую статью ходоки из волостей шли с фактическим опровержением, мало-мало кулаков в ход не пускали. Но Степан справедлив был.

— Товарищ Жмакин! — говорил он, сидя на столе и все вокруг раздвигая для простора, — ты им не верь. Видел, какие они — нос караул кричит, щеки давят. Кулачья масть! Поговорим лучше нащот распространения.

О распространении любимый разговор у Степана: чистый глаз у него, глядишь, волчком закрутился, пальцы на руках живыми стали и весь он, словно жук, шевелится.

— Поговорим о распространении, Жмакин!

И досказывал такую — не нашим судом судить, правильную или обманчивую — мысль:

— Нужно, чтобы на каждую избу в уезде было по газете, преимущественно наш «Красный Грай», — вот чего я добиваюсь, товарищ Жмакин!

Володька Жмакин вскидывал тогда свою белую, закурчавленную голову и прицеливался на Степана:

— Ну, ну!

Но Степан вдруг утихал, завидев, что в редакцию входит член коллегии Розанов. Не терпел он его — за насмешливый взгляд, за мягкую личность, за достопочтенное отношение к начальству. Степан на Розанова не глядел, тяжелым становился и, сварив в себе, словно в закрытом чугуне, тяжкое нетерпенье, глухим возгласом начинал снова свою речь.

Ну, а потом опять закипал, свое оправдывал. В кабинете дым коромыслом повиснет, люди сойдутся чудобушку Степанову посмотреть. За дымом не видно уж, как Розанов насмехается, Володька так к столу подопрет, что поползет вместе со столом, а Степан все сидит, рубит ладонью и кроет на густом своем наречии.

— И вот тебе последняя моя речь, — говорит Степан, пожирая махорку и кутая синим дымом свой запальчивый, слепой глаз, — нужно наставить столбов по уезду со щитами из дикта, — триста столбов, чтобы на все деревни хватило. Столбы поставить на людных местах и клеить на диктах газеты — наш «Красный Грай» и «Бедноту» — в два оборота. Понял? Кажная деревня без платы газету читает, навык формирует к чтению, получает развитие.

И вдруг, словно короста на огне, закоробятся скулы у Степана и скажет он:

— Ведь какое дело! Пять тыщ расходится нашей газеты. Пять тыщ — это тебе тоже не гулькин нос! А деревня без газет, потому коптят козьими ножками исполком.

Член коллегии Розанов подмигивал в сторону и говорил:

— Да ведь у тебя, Степан, грамотных нехватит…

Степан настораживался и кряхтел от упорства.

— Не смейся, товарищ Розанов, не смейся над моей глупостью. Я, по теперешнему времени, не обижаюсь, но только есть у меня пример, расскажу сейчас.

И Степан отмякнет вдруг, словно озарение на него найдет. Поднимет он лицо до верху, на нас не смотрит, с бледных его скул живая кровь засветится — улыбается и дрожит Степаново лицо.

— Вот какой пример! Старик еврей рассказывал мне третьедневось. Жил он де-то в Пинске под поляками. Город этот немцы заняли. Голод аховый! Придешь, говорит, до дому, ребята уж полегли. Утром ране света проснутся и кушать просят. И вот вымешь им из кармана шелуху от огурцов, ботву картофельную, что от бошей насбираешь — нате, ешьте. И что же получалось! От этакой жизни ребята задолго до времени говорить выучивались, мученьем язык крутило. А вы говорите, грамотных не хватит. Кровью должна у нас грамота выйти! Вот посмотри на Алчевскую волость, там учитель один есть — ладный парень, за совесть работает. Ни тебе бумаги, ни тебе грифелей, из газеты литеры вырезает и обучает на песке. Понял?

Кончит Степан свою речь, в кабинете сразу тишина, будто горячим ветром всех помутило и улеглось. И опять уж Розанов насмехается, Володька зевает, дым в открытые окна вытянуло, за окнами ветер шумит в зеленых листьях и где-то телеги громыхают — жизнь уездная.

— Ну, я к себе подамся, — скажет Степан, — обмозгуй мое дело, Жмакин, нащот диктов-то, а там мы его через исполком двинем.

Такая вот ревность у Степана к своему делу была и, надо сказать правду, напорист он был и доводил дело до точки. И вот тем же летом в газете «Красный Грай» были напечатаны такие приказы.

Граевский уездный исполнительный комитет постановил: всем волостным исполкомам выделить из состава членов исполкома товарищей, подведомственных уездному агентству по распространению произведений печати, для точного и неуклонного выполнения возлагаемых на них таковым задач.

И вот другой.

Всем волостным агентам по распространению произведений печати, по постановлению исполкома № 37.

Замечено мною: газеты, распространяемые по волостям, на прочит населению не идут, таковые применяют исполкомы для несоответствующих надобностей, для чего выделены волостные агенты, которых обязываю в трехдневный срок выставить столбы у исполкомов или на видном месте, — столбы с диктом. На дикт наклеивают в два оборота «Красный Грай», а также «Бедноту» и вообще произведения печати, а на козьи ножки не вертеть. Надобность этого в приучении населения к печатному слову и наша революционная цель — не должно быть ни одного двора без газет, как и безлошадных. Фамилию же агентов сообщить для надлежащей их ответственности по обязанностям и для выдачи по праву мандатов.