Борис Губер - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 5

Несмотря ни на какие мольбы баб, долго не отпускала ячейка Ольгу в женорганизаторши. Хотели из нее хозяйственницу сделать, метили в помощники директора (нужен был свой человек). Но бабы, чего захотят — добьются. Поехали в уком делегацией, требовали там. Ольга сама плакала, просилась к бабам, говорила, что на фабрике не останется, если ее организатором не сделают, а по хозяйству она все равно ничего не смыслит. Ячейка поспешила назначить женорганизатора из делегаток. Бабы в первый же раз вышвырнули ее с собрания за дверь и пошли гурьбой в бюро — требовать выдачи Ольги.

Так ячейке и пришлось уступить, — и бабы с песнями и неудержимым гамом утащили на плечах барахтающуюся Ольгу к себе в женуголок.

Приступая к литературному очерку, я предвижу, что мне не обойтись в нем без дерзости. Должен, однако, сказать, что это не заставит меня отказаться от вопросов, которые я в нем пытаюсь разрешить. В наше время писательская скромность — порок, и я не хочу на сей раз оказаться в числе его приверженцев. Да, я лично принадлежал к группе писателей инакомыслящих, но в настоящий момент решительно порываю с нею. С чувством легкого недоумения мне приходится констатировать, что поэты и писатели «Перевала» влюблены по уши в очаровательный облик Корделии и остро презирают двух сестер ее — лицемерие и нахальство. Но, повторяю — с настоящего момента между мной и этой группой писателей — ничего общего! Я — за дерзость, они — за скромность. Перевальцам ли свойственна скромность и непорочие?

Трижды нет! Четырежды нет!

В доказательство приведу ряд характерных фактов.

За два с половиной года существования своей организации созвана ли «перевальцами» хотя бы одна конференция пролетарских писателей? Написали ли они хотя бы один самый ничтожный, самый ненужный манифест, или в крайнем случае, литературную декларацию?

Сходил ли хотя бы один из них к добрейшему Петру Семеновичу Когану на предмет выдачи патента на талант представителю рабоче-крестьянского творчества?

Потревожили ли они себя, наконец, хотя бы требованием пособия из ЦК ВКП(б), которым отпущены для этого средства Всероссийской Ассоциации Пролетарских Писателей?

Трижды нет! Четырежды нет! А между тем, у них на двадцать человек чуть ли не две трети партийцев и комсомольцев. Скажу по секрету: они собрались только для того, чтобы работать в области литературного творчества… Грех их велик, и взять их под свою защиту считаю ненужным и даже… опасным. Пускай они в награду за все свои прегрешения терпят адские муки от шумных прокуроров нашей литературы и от их ехидных перьев. Я перехожу к основным вопросам, поставленным мною в этом очерке. Если указания мои будут ошибочны и решения не полны — меня поправят мои бесчисленные соратники. Областью моей избираю исключительно литературу, о чем говорит заголовок самого очерка. Три этапа характеризуют идеологическое развитие современной литературы, и цель моя — разобраться в каждом из этих этапов в отдельности.

Первый этап — это этап пролеткультовщины, период грандиозных мечтаний в области «постройки» пролетарской литературы путем лабораторным и организационным. Второй этап — это частые обмороки Пролеткульта и приход ему на помощь формальной школы с нашатырем в руках. Впоследствии «Пролеткульт» никак не мог забыть благодеяния своей спасительницы и в виде подарка отдал ей в награду руководство пролетарской литературой. Третий этап — это литература наших дней, в кругу которой беспринципные дети свято и слепо продолжают заветы отцов своих.

Чтобы угодить беспристрастию, считаю необходимым отметить, что об'ективно-исторические причины были против работы «Пролеткульта», вернее не были окончательно благоприятны для нее. Страна еще сотрясалась от социальных взрывов и посылала ракету за ракетой в будущее. Наши уши еще достаточно были очарованы музыкой действия, чтобы услышать голос литературы, даже если бы он был необычайно высок. Уделом искусства, какой бы оно ни было области, всегда останется путь образного познания. Через непроходимые горы познания оно приходит к столу своего конкретного воплощения. Но несмотря на все видимо неблагоприятные условия для литературного творчества, «Пролеткульт» с первых дней своего основания «успешно» создал ряд неудачных писателей. Неудачных, потому что большинство, играя крупную политически-культурную и агитационно-просветительную роль, ни в коем случае не представляли собой литературного движения, которое они хотели собою определить. Найдя себе приют в галоше А. А. Богданова, они вообразили, что находятся на литературном корабле современности. В настоящее время общеизвестно, что о браке этом знал Владимир Ильич и даже неоднократно предупреждал любителей дешевой обуви подальше держаться от фирмы А. А. Богданова. Но они остались непоколебимы. Их упрямство глядело с высоты своих заблуждений, и потому могло ли оно что-нибудь увидеть, кроме упрямства! Помню, как-то мне пришлось услышать от одного из особенных поклонников этого упрямства вопрос, брошенный им, — глубоко несущественный, но глубоко знаменательный:

— А рабочий клуб, — спросил он, — разве это не пролетарская культура?

Тут-то и вскрывалось глубокое непонимание того, что между тем, что они делают, и тем, что надобно делать, коренится резкое противоречие. С литературой дело обстояло еще хуже. Они никак не могли понять основной сложной разницы, лежащей между вопросами культурно-государственного строительства, и между вопросами искусства и литературы. Искусство и литература находятся в непосредственной и тесной зависимости от общественной психологии, а общественная психология на пути своем от экономики может тоже терпеть ряд серьезных перемен. И путь этих перемен для должного исследования еще ждет своих трудолюбивых Робинзонов. Это положение настолько элементарно и очевидно, что только «пытливые» взоры идеологов «Пролеткульта» не могли заметить его. Со стыдливой улыбкой школьника мне приходится раз'яснять им, что если ими не понят Маркс и не дочитан вполне Плеханов, то во всяком случае оба они в достаточной мере искажены. Матушка-вульгарность проявила свою энергию во-всю. Плод был брошен, и «древо» взошло. Оно богато проливалось денежными пособиями, но цвет его листьев был смертельно желтым и вечная осень кружилась над его воображаемой вершиной. Десятки, сотни и тысячи молодых людей были обучены ремеслу литературного творчества. Ими были написаны миллионы стихотворений, тысячи рассказов и сотни повестей, новелл, поэм, драм, пьес. И все эти авторы были уверены в том, что только они одни отображают современность.