Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

Наконец Тур вспоминает, что имеет семью, и решает отложить мемуары на следующий день. Услышав скрип двери, Кеша мгновенно распахивает глаза и, приподнявшись на цыпочках, снимается с крючка. Остается одернуть шинель.

— Почему не у тумбочки? — строго спрашивает Тур.

— Виноват, товарищ старшина!

Кеша занимает свое место у тумбочки, поправляет воротник. Тур смотрит на него с подозрением: что-то тут неладно. Но что именно, Тур не заметил. Глаза состарились раньше него. Зато он отчетливо различает бесов в Кешиных глазах. На всякий случай Тур многозначительно предупреждает:

— Смотрите, Киселев, чтоб без этого самого, ясно?

— Так точно, товарищ старшина, без этого!

— Без чего? — пытливо смотрит Тур.

— Без самого!

— То-то.

Направляясь из казармы, Тур еще раз строго окидывает взглядом Кешу. Дескать, насквозь тебя вижу, пройдоху!

Как только дверь за старшиной закрывается, крючок начинает манить Кешу к себе. Но Кеша старается не смотреть на него: стоит ли испытывать судьбу? Однако какое упрямство у этого крюка! Он становится похожим на манящий согнутый палец, он гипнотизирует. Князь переминается с ноги на ногу, изо всех сил сопротивляется этому пальцу, но устоять против гипноза не может.

Как, однако, Тур умеет бесшумно открывать расхлябанную казарменную дверь! Он открывает ее ровно настолько, чтобы пропихнуть в щель свое в меру располневшее тело. Но закрывать дверь без скрипа он, оказывается, не научился. В одно мгновение Князь снимается с крючка, одергивает шинель и становится по стойке смирно. На лице его четко обозначены бдительность и непоколебимое стремление во всем следовать уставу.

— Вы что делаете, Киселев? — строго спрашивает Тур.

— Дневалю, товарищ старшина!

— Вижу. Я вас спрашиваю, что вы делали сейчас?

— Дневалил, товарищ старшина!

— Нет, вы висели, а не дневалили!

— Никак нет, товарищ старшина, дневалил!

— Повесились и дрыхли! — напирает Тур.

— Никак нет, товарищ старшина, не дрых!

— Тогда отвечайте, зачем повесились?

— Никак нет, това…

— Прекратить сейчас же! — шипит Тур, в котором начинает ворочаться леопард. — Вы что, попугай? Я спрашиваю: висели?

«Все кончено, — уныло думает Князь. — Траншея к столовой, наверно, еще не вырыта».

— Отвечайте!

— Дневалил! — выпаливает Князь.

Тур ошалело смотрит на Кешу. Леопард готов к прыжку.

— Снять шинель!

Кеша мигом раздевается и застегивает на гимнастерке ремень с кинжалом. Неужели Тур отправит на «губу» без шинели?

А Тур в этот момент думает о том, что трудно стало служить без очков. Поди разберись, висел он или стоял. Накажешь, а он, может, и не собирался вешаться.

— Бе-зо-бразие! — раздельно и очень сильно произносит Тур, стараясь усмирить леопарда. Он выходят из казармы, даже не козырнув Князю.

Встряски оказывается достаточно, чтобы целый час Кеша стоял у тумбочки гвоздем. Кеше кажется, что хитрый Тур стоит за дверью и смотрит на него сквозь доски. В том, что он умеет видеть сквозь доски, Кеша не сомневается. Но когда колени снова начинают подгибаться каждые пять секунд, затуманенный мозг Князя теряет всякую осторожность. Старшина уже не кажется таким коварным.

Теперь гипнотическим свойством стала обладать табуретка. Она уговаривает Кешу присесть на пять минут, не больше, чтобы только ноги отдохнули.

Нет и нет! Кешу не проведешь! Он сядет не на пять минут, а всего на минутку. А чтобы ничего такого не случилось, он поставит ноги на высокие перекладины. Пусть тело будет скрюченным. Заснуть в таком положении все равно что маршировать, лежа на спине.

С этими мыслями скрюченный Князь благополучно погружается в зыбкий полусон.

Съев холодную яичницу и запив ее чуть теплым чаем, Тур укладывается в постель. Жена привычно спрашивает спросонок:

— Устал, Ваня?

— Ничего, — привычно отвечает старшина.

Он устраивается поудобнее и с унынием в сердце начинает уговаривать себя заснуть, хотя прекрасно знает, что бессонница отступит только к трем часам ночи. До этого времени хоть лежи, хоть под луной гуляй — без разницы. С каждым годом бессонница отвоевывает себе по десять минут. А когда какой-нибудь шкет, вроде Киселева, взвинтит нервы, то бессонница отлипнет разве что к четырем утра.

Старшина завидует всем, кто хорошо спит. Завидует жене, завидует суркам и даже Киселеву.

«Больно я жалостливый стал, — раздраженно думает старшина. — Очень меня легко теперь разжалобить. Спал ведь, каналья! Болтался на вешалке и дрых! Надо было его тут же снять с дневальства и отправить куда следует. Конечно, устал на полетах. Тут мой недогляд, надо было другого поставить на дневальство. Но теперь что ж… Кто его знает, может, он опять висит себе. Если он, подлец, снова надел шинель и хоть на шаг подошел к вешалке, я ему такую баню с березовым веничком устрою, что долго помнить будет!»

Сам того не ожидая. Тур встает с постели и начинает одеваться. «Все равно до трех часов куковать», — решает он.

— Устал, Ваня? — спросонок спрашивает жена.

— Ничего. Спи себе.

Как могут люди так много спать? Лежат — спят, сидят — спят, висят — тоже спят. Спят каждую ночь да еще день прихватывают.

Если дверь, когда ее затворяют, скрипит, то ее можно оставить открытой. Тур так и делает.

Вот он, голубчик! Теперь Тур видит его невооруженным глазом. Сел на табурет, подтянул колени к самому носу и кемарит. Бе-зо-бразие! Взять за ухо и поставить на ноги!

Тур решительно направляется к насесту Князя, и тот просыпается. Встрепенувшись, он с грохотом падает перед старшиной на колени. От неожиданности Тур отступает на шаг.

— Что за шутки, Киселев! Встаньте сейчас же! — растерянно говорит старшина.

Дожил до седых волос, но такого срама еще не было, чтобы перед ним вот так, на коленях…

А Князю не до шуток — у него затекли ноги, отнялись напрочь, пошевелиться нельзя. Вид у Кеши такой жалкий, а улыбка на губах до того глупая, что старшина кидается поднимать его.

— Ой, не надо! — стонет дневальный, потому что в его ноги тут же впиваются тысячи иголок.

До Тура, наконец, доходит, что приключилось с Кешиными конечностями. Он едва сдерживается, чтобы не расхохотаться над идиотским положением дневального. Но хохотать нельзя, потому что в сущности это форменное бе-зо-бразие! И старшина хмурит заросли бровей.

Сержант Шевцов, кровать которого стоит с краю, сонно поднимает голову над подушкой и тут же снова погружается в праведный сон. Должно быть, картина, которую он увидел, прекрасно вписывается в его сновидения. Возможно, дальше Шевцову снится, что Кеша целует прах Туровых сапог и клянется стать отличником боевой и политической подготовки. Сержант довольно улыбается во сне: все-таки подействовали воспитательные меры.